Знаменитые мистификации

Балазанова Оксана Евгеньевна

Сомнение второе

При слове «библиотека» нам представляются длинные ряды полок, заставленных книгами. Но в эпоху Ивана III, как, впрочем, и в XVI веке на Руси, как и в Европе, было еще довольно мало бумажных книг. В библиотеках могли хранить в основном лишь пергаментные свитки – книги, то есть редкие, дорогие и штучные реликвии, практически у каждой из которых можно проследить своеобразную «биографию» – откуда она взялась и куда делась. Поэтому неучтенных книжек может быть сотни две – не больше, что никак не подходит под грандиозное описание «хранительницы мировой мудрости» – огромной Либереи Ивана Грозного.

Но это еще не все. Обратимся к логике и построим свое предположение. По описаниям,

в библиотеке хранились самые редкие папирусы времен египетских фараонов, глиняные клинописные таблички месопотамских царей, пергаменты из Финикии и Иудеи, рукописи мудрецов Индии и Китая, священные тексты Заратустры. Но ведь в то время на Руси никто не мог расшифровать глиняные таблички и древние иероглифы Египта и Китая, не говоря уже о том, чтобы оценить философию Заратустры или вообще понять, в чем заключается ценность клинописных и прочих древних текстов, расшифрованных только в XIX веке.

Итак, в 1834 году научная общественность получила возможность познакомиться с обширным перечнем книг библиотеки московского царя. Этот перечень произвел сильнейшее впечатление. «Рукопись профессора Дабелова» сообщала о способе комплектования библиотеки московского царя (за счет дарений и покупки); становилось известно общее число рукописей – до 800 (греческих и латинских); приводился перечень тех из них, которые наиболее заинтересовали дерптского пастора, причем назывались авторы и произведения, не только известные ученому миру («История» Тита Ливия, «Жизнь цезарей» Светония, «История» Тацита, «Энеида» Вергилия, «Югуртинская война» Саллюстия, «История» Полибия, «Комедии» Аристофана, «Песни» Пиндара), но и малоизвестные, а то и вовсе неизвестные («О республике» и 8 книг «Истории» Цицерона, «Оратории и поэмы» Кальвина, «Сатиры» драматурга Сира, «Корпус» Ульпиана, Папиана и Павла, «Gynothaet» Гелиотропа и др.).

Публикация была воспринята как исключительно добросовестное и тщательное исследование. Это была первая, наиболее полная работа о библиотеке Ивана Грозного и его отца. Она рассматривалась как достоверное свидетельство о рукописных богатствах, сохранявшихся в России на протяжении многих веков.

Сомнение третье

Так продолжалось до 90-х годов XIX века. Первым засомневался в подлинности «Рукописи профессора Дабелова» историк Н. П. Лихачев. 19 марта 1893 года он сделал доклад в Обществе любителей древней письменности о библиотеке московских царей. Коснувшись в нем «Записки анонима», он констатировал «странную забывчивость профессора Дабелова»: Лихачеву показалось подозрительным то обстоятельство, что Дабелов, имея на руках список, так и не предал огласке его содержание, да к тому же и «потерял» первоисточник, что уже совсем удивительно для столь опытного архивиста.

В книге, вышедшей спустя год после прочтения доклада, Лихачев подробно остановился на «Рукописи профессора Дабелова». Отметив неясность обстоятельств открытия и исчезновения оригинала, он особо подчеркнул другие факты, заставляющие, по его мнению, сомневаться в подлинности и достоверности этого источника. Обращало на себя внимание то, что ряд известий о сочинениях и авторах, имевшихся, согласно «Рукописи профессора Дабелова», в библиотеке московских царей, удивительно совпадает с тем, что стало известно об этих сочинениях и авторах в зарубежной научной литературе в 1822–1826 годах. Дабелов тщательно скопировал перечень книг библиотеки, вплоть до указания многоточием непрочитанных слов и даже отдельных букв оригинала, и в то же время не потрудился переписать начало рассказа неизвестного дерптского пастора. Более того, подчеркнул Лихачев, Дабелов не записал, а впоследствии «забыл» имя пастора, составившего каталог библиотеки, утверждая лишь, что им был не Веттерман. Сама забывчивость Дабелова относительно имени пастора, по мнению Лихачева, со скептической точки зрения объясняется тем, что Дабелову

было хорошо известно, «с какой тщательностью немцы разрабатывают свою историю: у немцев и пасторы XVI столетия могли оказаться на счету».

Другой исследователь, историк С. А. Белокуров обратил внимание на то, что из «Записки анонима» абсолютно не ясно, о библиотеке какого московского царя в ней идет речь. «Записка» написана таким образом, что упоминаемый в ней царь может быть отнесен не только к XVI, но и к XVII и даже к XVIII веку. Весьма также странно, что не сохранился ни один из сделанных дерптским пастором переводов, о них нет вообще никаких упоминаний в известных источниках. Наконец, отметил Белокуров, «вселяет недоверие к рассказу» анонима сам перечень книг – только очень редких или известных по упоминаниям, хотя в царской библиотеке, судя по рассказу анонима, их было множество. По мнению Белокурова, некий фальсификатор «Рукописи профессора Дабелова» положил в ее основу известие Веттермана, впервые опубликованное в XVIII веке в труде историка И. Г. Арндта, а значит, изготовление подделки можно отнести к середине XVIII века, когда вышел в свет труд Арндта.

По предложению Белокурова в 1895 году прибалтийские ученые обратились через газету с просьбой помочь в поисках оригинала «Рукописи профессора Дабелова». Поиски оказались тщетными.

Тем не менее, колесо уже закрутилось. Многолетняя эпопея с поисками Либереи Ивана Грозного стартовала. Не остались в стороне и русские историки. Началась раскопка Кремля. Основание – уже упоминавшееся нами заявление пономаря московской церкви Иоанна Предтечи Конона Осипова. Как мы знаем, эти поиски ни к чему не привели.

В 1894 году князь Щербатов в надежде обнаружить библиотеку все лето и всю осень пытался исследовать подземный Кремль. Он раскопал двухъярусные подземелья под Троицкой башней, расчистил от глины и мусора тайный ход, соединяющий Угловую Арсенальную и Никольскую башни, а также подземный ход и такую же палату, случайно найденные у Никольской башни, но продолжению раскопок помешала смерть Александра III, а потом у казны не нашлось денег.

Вообще же поиски библиотеки велись на протяжении практически трех веков и не дали никакого результата. В XX веке также предпринимались неоднократные попытки найти библиотеку Ивана Грозного (И. Забелин, Н. Лихачев, А. Соболевский, И. Тихомиров). Пришедшие к власти большевики тоже оказались не чуждыми страсти кладоискательства. В начале 1930-х годов в подземельях Кремля были организованы поисковые работы, но в скором времени их приостановили. Произошло это сразу же после убийства секретаря ЦК и Ленинградского обкома партии Сергея Кирова. Но самым настойчивым оказался профессор Игнатий Яковлевич Стеллецкий.

Он заинтересовался библиотекой Грозного еще в 1908 году и в 1914 году даже добился разрешения на изучение подземелий кремлевских башен, но из-за Первой мировой войны работы пришлось прекратить. После Октябрьского переворота профессор Стеллецкий обращался в Моссовет, Наркомпрос, ЦИК, Совнарком и, наконец, в 1933 году подал докладную записку Сталину. Тот разрешил начать раскопки.

13 ноября 1933 года комендант Московского Кремля Р. А. Петерсон попросил археолога изложить «письменно и подробно», что собой представляет подземный Кремль и где может находиться библиотека.

«Из царских теремов, где-то из подвала, – объяснял Стеллецкий, – был спуск в подземелье – большую подземную палату, в какую расширялся ход между Благовещенским, Архангельским и Успенским соборами. Палата была наполнена ящиками с книгами, под нею имелось нижнее помещение (Веттерман говорил о подвалах с «двойными сводами», таковые в Кремле были встречены под Троицкой башней, из нижнего яруса подвалов шел подземный ход в Кремль.)…От библиотечной палаты ход направлялся в два противоположных конца: к Тайницкой и Собакиной (Угловой Арсенальной) башням.