Знамя любви
Шрифт:
– Он вечно пьян, вожжается с совершенно неподходящими ему людьми – с какими-то конюхами, солдатами... Он него так несет водкой и табачищем, что не подступиться. Даже если бы очень тянуло.
– Вина! – завопил Петр, плюхаясь на стул. – Вина! Ради Бога, вина! Эта работа вызывает жажду! – Он разлегся на стуле во всю свою длину, выставив ноги к большой печи, а подбородок опустив на грудь. Но почти тут же вскинул голову:
– Воронцова! Куда, к дьяволу, она запропастилась?
Сюда ее немедленно! Я хочу играть в карты. Будьте вы все прокляты, я желаю сразиться в карты.
Огни
– Они тешатся мыслью о победе! Послушайте только этих дураков! О-о-ох! А-а-ах! – Он передразнил возгласы восхищения, доносившиеся снизу, с террас! Брокдорф, выходец из Голштинии, перетасовал колоду, но Петр смахнул ее на пол. – Кому это вздумалось играть в карты! Приведите Воронцову. Скажите, чтобы она явилась сию же минуту. И мы будем танцевать. Может, моя дорогая супруга и гордая Раденская почтят нас своим присутствием, а мальчики?! – Казя ясно различила среди голосов подобострастный смех Льва. Екатерина нежно улыбнулась и махнула рукой.
– Любовницы! – прошептала она Казе, прикрываясь веером. – Певички, девки! Неизвестно, правда, находит ли он счастье хоть с одной из них, но это уже другой вопрос. – Резко изменив тон, она весело обратилась к Петру: – Прошу прощения, ваше высочество, но в данный момент я не в форме для танцев.
Петр горько расхохотался и впал в мрачное молчание.
– Но сейчас у него Воронцова, может, она сделает его чуть счастливее, – очень искренне пожелала Екатерина. – С ним так ужасно обращались в детстве! Может, это вовсе и не его вина, что он стал таким!
В это время Казя услышала за своей спиной тихо переговаривающиеся голоса и обернулась в сторону Левашова, стоявшего на часах. Около него она увидела Карцеля, привставшего на цыпочки, чтобы дотянуться до уха гигантского гвардейца, согнувшегося ему навстречу едва ли не пополам. Сержант неуверенно взглянул на Екатерину – ее императорское высочество приказала никого к ней не пропускать. Но Казя кивнула карлику головой и пальцем поманила к себе. Он поклонился великой княгине и вручил ей записку.
– Записку доставил конюх графа Понятовского, ваше высочество! – Екатерина пробежала текст из нескольких слов, поспешно нацарапанных на клочке бумаги, побледнела, дыхание ее участилось, но она быстро овладела собой и, молча, передала записку Казе. Та прочла две короткие фразы: «Сегодня ее величество императрицу разбил удар. Вряд ли она выживет». Подписи не было, но Казя и без нее узнала почерк Понятовского.
Екатерина молча посмотрела на свое отражение в окне. Затем, не поворачивая головы, обратилась к Карцелю:
– Кто, кроме вас, знает о случившемся?
– Никто, ваше высочество.
– Можете идти, Карцель. И никому ни слова! Значит, говорите, записку привез кучер графа Понятовского?
– Точно так, ваше высочество.
Казя видела, что Екатерина говорит все подряд, стараясь успокоиться.
– Ну что ж, хорошо.
Карцель кивнул головой, поклонился и вышел. Екатерина встала у окна, опершись руками на подоконник. Вышел месяц, за предательски темными угловатыми силуэтами деревьев просматривалось сверкающее в свете месяца серебристое
– Одному Богу известно, что им еще придется праздновать в ближайшее время, – Екатерина выпрямилась. – Надо показать записку его высочеству.
– Не попросить ли сержанта Левашова собрать человек десять надежных солдат, пусть будут на всякий случай наготове.
– Кто знает, что может произойти, мадам, – предложила Казя.
– Какое счастье, что вы со мной, – проговорила Екатерина, кладя руку Казе на плечо.
Екатерина неспешным шагом направилась к своему мужу. Собравшаяся вокруг карточного стола компания молча взирала на приближающуюся к ним маленькую величественную фигуру женщины в ярком платье, царственно несущей свою гордую голову. Тишину нарушало лишь шуршание ее длинной юбки по паркетному полу. Петр, не поднимаясь со стула, с полным равнодушием взял записку из рук Екатерины. Едва он пробежал ее содержание, как лицо его покраснело, из уст вырвался взволнованный вскрик, он вскочил на ноги, победно размахивая листком бумаги. Екатерина что-то сказала ему вполголоса, но решительно, и он запихал послание в карман своего атласного камзола, не переставая приплясывать на месте, как ребенок, получивший, наконец, долгожданную игрушку. К вящему удивлению своих приятелей, он обнял жену и смачно поцеловал ее в щеку.
– В кои-то века раз моя жена принесла мне... – начал он, но сам себя оборвал и приложил палец к носу – молчок, мол! – а затем поманил всю свою братию за собой. – Пошли на свежий воздух! – орал он. – Здесь чертовски душно. А там фейерверк, праздник, повеселимся от души!
И он, шатаясь, побрел к выходу. За ним гурьбой повалили его товарищи, не скрывая удивления столь неожиданной переменой настроения Петра и шепотом строя предположения относительно причин, которые могли ее вызвать.
Екатерина возвратилась на свое место.
– Сейчас по секрету всему свету его высочество раззвонит полученную новость по дворцу. Через несколько минут ее будет знать каждый встречный, – по телу Екатерины пробежал озноб. – Будьте любезны, Казя, принесите мне накидку – ночь, видимо, будет длинной.
Время тянулось ночью томительно медленно. Екатерина, почти не меняя положения, продолжала сидеть на стуле. Иногда она издавала вздох или сжимала в кулаки руки, сложенные на коленях. Несколько раз она принималась говорить, но настолько тихим голосом, что Казе приходилось наклоняться, чтобы услышать ее.
В ночной темноте Казя различала внизу на террасах белые пятна обращенных в их сторону лиц – люди, пришедшие сюда на праздник, явно знали о болезни Елизаветы. Они собирались кучками, и ничего, естественно, не слыша. Казя хорошо себе представляла, как они шепчутся между собой, обсуждая поразительную весть. Часто люди задирали головы и смотрели на ярко освещенное окно, у которого восседала великая княгиня. Она распорядилась добавить свечей, чтобы ее было хорошо видно отовсюду.
– Пусть все видят меня, – объяснила она. – Люди должны знать, где я нахожусь.