Знание-сила, 2002 №07 (901)
Шрифт:
В НКВД к тому времени сложилась клановая система, пронизанная внутренними связями. Ягода окружил себя людьми, лично ему преданными, действительно высоко ценившими и уважавшими его. Сталин давно убедился, что система НКВД нереформируема: если послать туда одного-двух партийных работников, они очень быстро будут перемолоты. Кто-то сразу превратится в бюрократа-чекиста, а кого-то просто выживут, как это случилось с И.А. Акуловым и Д.А. Булатовым. Сталин их послал в 31-м, одного – первым заместителем председателя ОГПУ, другого – начальником отдела кадров. Политически оба провалились. Вокруг них был создан вакуум, их просто-напросто вытолкнули из аппарата, как инородное тело.
Значит, такой метод
– Что за идея массовой операции, о которой вы говорили и перед которой надо было привести в боевой порядок ряды НКВД?
– Мы можем только предполагать, когда у Сталина окончательно выкристаллизовалась эта идея массовой чистки всего советского общества. Чистка партийно-государственного аппарата с очередным обменом партийных документов началась еще в 1935-1936 год ах и поначалу производила впечатление такой же, как предыдущие: были они и в 33-м, и в начале 20-х. А в 1937-м чистка началась сразу во многих направлениях, массовые операции накладывались друг на друга, и каждая имела свою внутреннюю логику. И тут целый букет мотиваций и причин. Во-первых, желание повысить управляемость партийно-государственного аппарата, избавиться от старых кадров, заменить их не только менее коррумпированными, но и политически более грамотными, да и просто более образованными и квалифицированными. Сталину нужны были послушные исполнители. Не те чинуши, которые каждый в своем крае, в своей области – я говорю сейчас о первых секретарях обкомов – создавали культ своей личности: всевозможные Кабаковы, Носовы (И.Д. Кабаков – 1-й секретарь Свердловского обкома, И. П. Носов – 1-й секретарь Ивановского обкома; оба члены ЦК. оба расстреляны в 1937 году), которые ощущали себя ближайшими сталинскими соратниками и сподвижниками. От них Сталин решил избавиться, ему нужны были люди во всех отношениях зависимые и более послушные.
Во-вторых, с июля 1937-го постепенно, одна за одной, начинаются «национальные» операции. Репрессиям подверглись прежде всего представители тех народов, государства которых граничили с СССР: поляки, латыши, эстонцы и т.д., и плюс к ним немцы и «харбинцы» (бывшие граждане России, прибывшие из Китая после конфликта на КВЖД). Все они, с точки зрения Сталина, были «пятой колонной», потенциальной базой иностранных разведок. Здесь, пожалуй, в первый раз отчетливо проявилась чисто государственническая логика Сталина, всякий интернационализм в данном случае был забыт. Значит, уже с середины 30-х годов в политической стратегии руководства доминировала идея национального государственного строительства.
Наконец, также в июле 1937 года дан старт массовым операциям против всех, кто еще недавно был лишен избирательных прав и кому новая Конституция 1936 года дала эти права: духовенство, «кулаки», «бывшие» люди (это представители сословий и имущие люди царского времени). Здесь работала другая логика: эти люди не вписывались в сталинские концепции, продекларированные им в докладе о новой Конституции. Сталин утверждал, что советское общество становилось все более и более однородным – значит, инородных людей необходимо просто уничтожить. Арестам, лагерю, расстрелу подлежали те, кому не стоило давать такую прекрасную Конституцию, кто не должен воспользоваться всеобщим равным и тайным избирательным правом. Просто так такие права не даются. По мысли Сталина, само общество следовало сначала привести в состояние, достойное этой «сталинской Конституции».
Есть решительный довод в пользу того, что именно эта политически-утопическая идея доминировала, была по крайней мере не менее важной, чем другие, более рациональные (хотя не менее кровожадные) установки. Если бы, как убеждены многие исследователи, главными мотивами массовых репрессий были соображения экономической выгоды, потребность в бесплатной рабочей силе, тогда зачем расстреливать тех, кто уже сидит в ГУЛАГе? Зачем давать системе лагерей «лимиты» на расстрелы? Пусть работают! Так нет, десятки тысяч людей были расстреляны в лагерях именно в эти 1937-1938 годы. И это именно те самые «неисправимые», кому, согласно сталинским концепциям, не место в светлом будущем.
До сих пор не стихают споры о действительных причинах Большого террора, развязанного Сталиным. При этом исследователи традиционно пытаются свести все к одному мотиву, тогда как на самом деле у Сталина их было несколько и он точно знал, чего он хотел. Мотивы дополняли друг друга. И все эти операции с самого их начала имели конечный срок. Их – аресты и расстрелы – следовало провести в четыре месяца, то есть успеть до выборов в Верховный Совет в декабре 1937 года.
Но развитие террора имело свою логику. И после декабря 1937-го Сталин дал указание чистку продолжать. Всего за 15 месяцев, с августа 1937 по ноябрь 1938, были арестованы почти 1,5 миллиона человек и около 700 тысяч из них были расстреляны. Все было закончено 17 ноября 1938 года, когда вышла новая директива об арестах, прокурорском надзоре и правилах ведения следствия.
– Я никогда не слыхала, чтобы в те времена кого-нибудь из более или менее видных партийцев, из чекистов просто отпускали. Ну, убрать – и отпустить. Нет, обязательно надо при этом убить…
– А это и есть главная сталинская новация. По его разумению, нельзя отправлять на пенсию, лучше расстреливать. Хрущев ведь тоже проводил чистку партийно-государственного аппарата, но без широковещательных политических кампаний, а просто под видом многочисленных реорганизаций делал то же самое, только гораздо гуманнее, чем Сталин: пенсии давал, убивать никого не убивал.
Для Сталина совершенно неприемлема была мысль, что можно кого-то освободить от работы, и человек будет попросту сидеть на пенсии. Он должен быть вычеркнут из жизни.
– Ну, почему он не может стать каким-нибудь директором прачечной?
– Даже на пенсии десяток бывших чинов НКВД – директоров прачечных или культурно-бытовых учреждений, по мнению Сталина, могли представлять угрозу для советской власти. Можно назвать это паранойей – и это будет правда. Но есть в этом и своеобразная советская целесообразность. Жестокость диктовалась природой режима, понимаете? Режим не терпел никакой потенциальной оппозиции.
Об этом замысле массовой чистки всего общества догадался Бухарин, о чем и написал из тюрьмы Сталину. «Есть какая-то большая и смелая политическая идея Генеральной чистки: а) в связи с предвоенным временем, б) в связи с переходом к демократии эта чистка захватывает а) виновных, б) подозрительных, с) потенциально подозрительных. Без меня здесь не могли обойтись» – писал Бухарин. Ему, наконец, стало понятно, почему он безвинно сидит в подвалах Лубянки. Он осознал, что от него требуют, какую роль он должен сыграть на предстоящем процессе. Он понял главную политическую задачу момента.