Знать как знать. Практическая философия суфийской традиции.
Шрифт:
Он инженер, такой же, как и проповедник, о котором я рассказывал выше.
В обоих случаях упомянутые господа одно исключают, а другое включают. Но, к сожалению, полученная ими смесь мало на что пригодна, хотя ни у кого нет оснований их в чем-то упрекнуть. Возникает очень серьезная проблема, и состоит она в том, что, пока люди верят чему-то или кому-то, они никогда не осудят и не обвинят своего манипулятора, поскольку не осознают факта манипуляции.
Здесь вы могли бы заметить, что я покушаюсь на некую составляющую, которую многие в заблуждении считают самой основой так называемого
Но мне хочется напомнить вам: то, во что верит большинство, не обязательно является истиной.
Это подводит нас к выводу, что дело, собственно, не только во включении и исключении, а в том, что включать и что исключать. Мы должны быть очень конкретными в формулировках, когда решаем, что именно необходимо исключать.
В этой связи я должен сказать, что принцип, по которому мы одно включаем, а другое исключаем в целях ознакомления с нашим подходом, предлагается вам для изучения и экспериментирования. Мы не можем доказать, что наш принцип включения и исключения какой-то иной или лучше других аналогичных принципов, мы можем только говорить, что предлагаем его для изучения.
Вот почему мы не собираемся обращать вас в веру, убеждая в правильности того, что делаем. И по этой же причине суфизм не может быть назван культом, так как, по определению, мы не ожидаем от вас веры.
Люди, называющие наше учение культом, лишь показывают свое невежество относительно самой природы культовых объединений. Здесь интересно отметить, что культовым движением нас считают в основном жители развитых западных стран, так как им не известно о научных исследованиях, проводимых западными учеными в этой области. На Востоке никто не считает суфизм культом. Разумеется, как на Востоке, так и на Западе есть культовые организации, использующие наше имя и воображающие себя суфиями, но это не в счет — любому здравомыслящему человеку совершенно очевидно, что они собой представляют.
Наших подражателей критикуют на Западе, и вполне заслуженно. Страдаем же из-за этого мы, поскольку сфера нашей деятельности настолько незнакома западной культуре, которая еще не осознала своих собственных открытий, что мы все еще находимся в весьма невыгодном положении.
Приведу такую интересную иллюстрацию. У меня есть список более двадцати международных авторитетов в таких областях, как литература, философия, наука и так далее. Некоторые из них профессора, другие возглавляют университетские кафедры, третьи также весьма уважаемые фигуры, занимающие очень высокое положение в разных странах, и все эти люди, авторитетные специалисты в своих областях, пишут по главе для готовящейся книги по суфизму.
Среди них есть члены правительств, послы, министры, некоторые миллионеры, другие преуспевающие бизнесмены, пользующиеся широкой известностью у себя на родине. Это выдающиеся люди, заслуженные, почитаемые, имеющие большое влияние в обществе. Так вот, эти люди не просто знакомы с суфизмом, но и хорошо разбираются в вопросах его истории, развития и ценности.
В числе этих людей есть турки, персы, пакистанцы, индийцы, арабы из Египта, Ирака, Сирии, Иордании, Ливана, Северной Африки и Судана, не говоря уже об афганцах.
Один председатель Верховного суда Индии, то есть самый главный судья в Индии, другой духовный руководитель коптской церкви в Египте, третий индийский отшельник. Многие из них не мусульмане. На них нельзя оказать давление с помощью денег или пропаганды — у них есть собственные общины, достижения и тому подобное. При этом каждый из них хорошо понимает и уважает суфийскую историю, философию и культуру. На Западе этому нет эквивалента.
* * *
Один крестьянин пахал землю на своей лошади, когда мимо проезжал генерал. Вдруг в копыто лошади генерала попал камешек, и она захромала. Генерал, привыкший приказывать, крикнул крестьянину:
«Эй, ты! Пойди сюда. Подай-ка мне ту лошадь, да поживее».
Крестьянин подошел и спросил:
«Почему это я должен подать тебе свою лошадь?»
«Моя захромала, у нее в подкове застрял камень».
«Да кто ты такой, чтобы я отдал тебе лошадь. Отдать ее тебе, а самому пойти по миру, что ли? Вот тебе, а не лошадь! Лошадь — это моя жизнь».
Тут генерал воскликнул:
«Я — генерал, ты что, не понял?»
Тогда крестьянин спросил:
«А что такое генерал?»
«Чин армейский, вот что!»
Крестьянин оживился:
«А! Не знаю, что такое генерал, но, когда я служил в армии, моим начальником был сержант, вот если бы он велел мне отдать лошадь, я бы не спорил. Раз тебе нужна моя лошадь, веди сюда сержанта, потому что я знаю, кого слушаться. Я знаю, что тот, кто надо мной, — это сержант, а генерал — да черт его знает, кто такой генерал!»
Очевидный практический смысл этой истории в том, что человек не может заглянуть слишком высоко, он видит не дальше одной ступени вверх, так что если он всего лишь крестьянин, то сержант для него — Бог.
Это, конечно, верно, но только на уровне поверхностной морали. Давайте взглянем на историю с другой стороны — со стороны структуры, поскольку ее герой, крестьянин, работает в некоей структуре. Хотя рассказ кажется посвященным вопросу иерархии, на самом деле он касается структуры.
Крестьянин был еще и в армии, так что он действует в двух структурах; одна из них — лошадь и поле. Потеряв лошадь, он умрет или разорится. Другая структура — армия: едва генерал упоминает об армии, крестьянин тут же осознает себя в этой структуре, включающей сержанта, и ему совершенно ясны его обязанности в данном контексте.
Стало быть, я говорю о структуре, а не об иерархии. Человек из нашего рассказа, будучи частью некоего целого, получал от кого-то приказы — это было все, что он знал.
Нам недостаточно просто создать структуру, в которой люди могли бы учиться, а потом покинуть ее, предоставив тем, кто в ней участвует, продолжать обучение до конца дней своих. Такой подход просто автоматизирует людей. Вот почему мы не можем создавать массовые движения, наше предприятие-это явление органического характера.