Золотая чаша
Шрифт:
– Нет, какое?
– Я скажу тебе: настоящее. Вчера уже прошло, завтра еще не наступило, сегодня – это единственное, что у нас есть. Правильно?
– Да, наверное.
Как быстро меняется у него настроение, как легко подпадает он под чужое влияние, подумал Пол, испытывая раздражение и жалость одновременно.
– Хочешь как-нибудь навестить меня в Йеле? Останешься на уик-энд, я тебе все покажу, может, и тебе захочется туда поступить. Будешь изучать естественные науки, как и твой папа. Или музыку, раз ты так хорошо играешь на рояле, или экономику, как я сам.
– Папа
– Вот в этом я с тобой согласна, Пол, – быстро сказала Анжелика. – У Дэна какие-то абсурдные псевдодемократические идеи относительно образования, как будто частный колледж – это что-то дурное.
Пол нахмурился. Могла бы, кажется, не критиковать в присутствии мальчика его отца.
– Знаешь что? – обратился он к Фредди. – Ты наверняка не сделал еще уроки на завтра. Иди к себе в комнату, позанимайся.
Фредди без возражений встал. Послушный ребенок. Пожалуй, было бы лучше, если бы он не всегда был таким послушным, мелькнула у Пола мысль.
Они остались вдвоем, и бабушка повернулась к нему:
– Ну и что ты обо всем этом думаешь? – и не дожидаясь ответа, принялась изливать свои жалобы: – Хоть убей, не пойму этого. Моя собственная дочь в тюрьме. Как же она не похожа на твою мать, и не подумаешь, что родные сестры. Весь их уклад мне столь же непонятен и чужд, как если бы я жила среди зулусов или готтентотов.
Пол ничего не ответил.
– Ты же, надеюсь, не одобряешь того, что сегодня произошло?
– Я ее понимаю, – спокойно возразил Пол. – И иногда мне бывает стыдно, что у меня не хватает мужества и решимости поступать так же и, наверное, никогда не хватит.
– Вздор! У тебя в роду много мужественных людей. Ты слышал, что нам, южанам, пришлось вынести во время войны. Вот это было мужество. Оно у нас в крови. Ты, что, забыл обо всем этом?
– Не забыл, – устало откликнулся Пол.
И снова подумал о Фредди. Что выйдет из этого мальчика, который подвергается столь противоречивому влиянию? С одной стороны – социалистический энтузиазм его родителей, с другой – буквально завораживающие его романтические истории бабушки об аристократическом прошлом.
Поднявшись, он подошел к окну. Семьи! Они кормят и воспитывают тебя, любят тебя и создают у тебя в голове такую путаницу, что ты перестаешь понимать, что к чему. Даже в его собственном доме, где, в отличие от дома Фредди, чаще всего царило согласие, было от чего прийти в замешательство. Он уже мечтал о возвращении в колледж и не потому, что был несчастлив дома – этого не было – а потому, что с друзьями он мог говорить о чем угодно, не боясь задеть чьих-то чувств. Пол отвернулся от окна.
– Снегопад усиливается, бабушка. Судя по всему, здесь мы больше не нужны, давай я отвезу тебя домой.
– Хорошо, – согласилась Анжелика. – Я, правда, всегда нервничаю в автомобилях, но, видно, придется мне привыкать к ним. Похоже, мне много к чему придется привыкать.
Как и всем нам, подумал Пол, но ничего не сказал.
– Мама, я нарисовала картинку, – сказала Лия. – Хочешь посмотреть?
Из кармана юбки она достала замусоленный лист бумаги, осторожно развернула его, разгладила ладонью и протянула матери.
– Это принцесса. Похоже?
– Конечно. Какая у нее красивая корона. С такой короной она могла бы быть и королевой, правда?
– Она слишком молодая. Это принцесса. Она ждет принца. А платье у нее розовое. У меня не было нужного карандаша, но оно все равно розовое.
– Очень красиво. Ты рисуешь такие чудесные картинки, Лия.
Мать сидела, опершись подбородком на руки и наблюдала, как дочка ужинает. Скудный это был ужин: кусок сухой селедки, вареная картофелина, немного хлеба. Но девочка ела с удовольствием – она была голодна. Благотворительный ужин, подумала мать, подарок тех, кто сидит сейчас за машинками в комнате рядом. Они же должны понимать, что она не сможет отплатить им. Подарок бедняка еще большему бедняку, чем он сам.
– Ах, если бы ты сшила мне розовое платье, – сказала Лия.
Ольга вздрогнула. Такое безобидное желание. Лия смотрела на нее умоляющими глазами, а у нее было ощущение, будто в сердце вонзили нож. Где достать денег, чтобы купить материал? На чем шить, ведь машинки, которые здесь есть, вечно заняты. Не говоря уж о том, откуда взять силы.
– Ты дрожишь, мама. А перед печкой так жарко. Кухня была такой маленькой, что стол и два стула стояли чуть ли не впритык к печке. Слава Богу, что здесь по крайней мере было тепло. С резким рыбным запахом и покрытой сальным налетом раковиной можно было смириться.
– Ты дрожишь, мама, – повторила Лия.
– Ничего, все в порядке. Иногда я не могу сразу согреться.
Девочка внимательно посмотрела на мать, словно желая удостовериться, что та говорит правду. Затем, не заметив, видимо, ничего необычного, снова заговорила о своем:
– Так ты сошьешь мне розовое платье? Ольга мягко ответила:
– По-моему, сначала надо справить тебе зимнее пальто. Ты так выросла, в старом рукава тебе коротки.
– Ну и пусть. Я хочу платье. Мама Ханны сшила ей новое платье, она сегодня в нем была… почему ты никогда не можешь… – она прижала ладонь к губам и быстро поправилась: – Я забыла, что ты больна. Я хотела сказать, когда ты поправишься.
Какая она добрая, подумала Ольга. Пристает ко мне, требует, но вспомнив, что я больна, сразу же жалеет меня. Она такая маленькая, совсем еще ребенок.
– Вот что я тебе скажу, Лия. Розовый цвет хорош для лета. Сейчас ты будешь смешно выглядеть в розовом. Но когда наступит лето, я сошью тебе розовое платье. Я обещаю.
Боже милостивый, я достану ей розовое платье, не знаю как, но она его получит.
– Пей молоко, Лия. Тебе оно необходимо.
Даже молоко стоило недешево. В России в самых бедных деревнях можно держать корову. Она пасется целый день на лугу, не требует никаких затрат и взамен дает молоко. А здесь… – Ольга уставилась в окно, которое находилось всего в нескольких футах от такого же окна напротив – нет и клочка травы. Здесь было так сумрачно, что герань на подоконнике погибла от недостатка солнечного света.