Золотая дуга
Шрифт:
И вот жребий брошен: остались вдвоем с Малышом. Третий — а это девушка, — проклиная судьбу, вскидывает рюкзак с дневниками и карабкается по осыпям. Встретимся у далекого выхода из каньона.
Намертво задраиваемся каучуковым покрывалом. Малыш неторопливо забивается гвоздиками. Ни капли, ни струйки воды внутрь — в этом спасение. Похожи на эскимосов в каяке. Ударили весла, серебристые брызги окропили лицо. Байдарка выскользнула на гребень волны и устремилась в гремящее ущелье. Нависающие стены заслонили небо. Поток несется сплошной струей с ошеломляющей скоростью. Отступать некуда, в быстрине не повернешь, не пристанешь к скользким скалам. Вижу мокрую спину Малыша: клетчатая ковбойка прилипла к бугристым мускулам, он гребет длинным двухлопастным веслом, то взлетая на гребни, то погружаясь в кипящую, ослепительно белую пену.
Длинная, похожая на стрелу, легкая на ходу, байдарка вмещает все наше путевое снаряжение — палатку, спальные мешки, рюкзаки с продовольствием и лагерный скарб. Великолепное суденышко!
И все-таки… чувство беззащитности томит душу. Давят мрачные стены, хлещут холодные волны, сумасшедшее течение тащит байдарку, не дает править. Ущелье наполняется оглушительным ревом. Густой и тяжелый, он несется из жерла сузившегося каньона. Что-то страшное творится с рекой впереди.
Поток упирается в отвесную стену, наглухо перегородившую ущелье. Река исчезает, словно проваливается в бездну. Вода не вмещается в стесненное ложе, выпирает, вздувается. Подводные струи выплескивают из глубин громадные волны. Сталкиваясь, они захлестывают нас, окатывают холодным душем, слепят пеной.
Малыш обернулся. Указывая веслом, он что-то кричит. Побелевшие губы шевелятся, но голос пропадает в нестерпимом грохоте., Отлично понимаю товарища:
— Амба! Конец…
В брызгах и пене байдарка мчится навстречу гибели, и остановить ее мы не в состоянии. Рев воды леденит душу. Ударяясь в каменную грудь, поток вскипает и, внезапно повернув на девяносто градусов, спадает в узкую щель теснины.
Что произошло дальше, помню как в полусне. Огромный вал подхватил байдарку, взметнул к небу. Уже в воздухе она накренилась. Взмахнув крыльями весел, мы полетели в гремящий водоворот. Опрокинулись скалы, вода накрыла с головой. Сознание отлетело. Чувствовал, глотаю и глотаю студеную воду.
Очнулся в холодных струях потока. Одной рукой сжимаю весло, другой вцепился в форштевень перевернутой байдарки. На мокром ее брюхе, навалившись, лежал Малыш. Лицо у него синее с мутными, ничего не видящими глазами.
Зигзаг ущелья после падуна мы проскочили под водой, едва не захлебнувшись. Как выбрались из наглухо законопаченного суденышка — уму непостижимо. На перевернутой байдарке нас влекло в гремящем потоке мимо скалистых стен и осыпей. Каньон расширился. Залитая байдарка, набитая снаряжением, то и дело погружалась в воду. Малыша окатывали волны. Тут я допустил оплошность. Мне казалось, что выдержать двоих байдарка не в состоянии. Я отпустил форштевень, и крутящиеся струи мгновенно разнесли нас. Байдарка с Малышом скрылась. Плыть в потоке было невозможно. Я не расставался с веслом. Неистовое течение то и дело утаскивало вглубь. Я опять глотал и глотал холодную воду. Но весло помогало всплывать и надышаться воздухом. Не помню, долго ли продолжалась водяная карусель.
И вдруг… сами ноги нащупали каменистое дно. Река делала крутой поворот, и меня прибило к берегу. Выпустив весло, я выкарабкался на горячие камни. Грызла тоска: я был уверен в гибели товарища…
Соединившись с нашей спутницей, мы все-таки нашли Малыша. Раскинув руки, он неподвижно лежал на гальке лицом вниз, в крошечной бухточке между скал. Ноги его полоскались в воде. Николай был в глубоком обмороке.
Снова мы собрались вместе. Все наши вещи уплыли с байдаркой. В рюкзаке у девушки сохранились только дневники экспедиции и документы. Босые, полураздетые, мы благополучно выбрались на базу экспедиции…
Эта история произошла с нами на Зеравшане, горной реке, где никогда не плавали люди. Николай приехал к нам в таджикско-памирскую экспедицию, в свой первый полярный отпуск, прослышав о готовящемся байдарочном походе.
Это было давно, но провались я сквозь дно самолета, если характер Малыша изменился. Этот маленький, крепкий, как скала, человек остался таким до сих пор: идет по тропе, не отступая, до конца…
В Якутске
Прилетели
Ночь кончилась быстро. Нас разбудило азиатское Прилетели солнце. Его жаркие лучи пронзали длинный салон, освещали накрахмаленные чехлы кресел, спящих пассажиров. Над белым облачным океаном простерлось крыло, сверкающее, как обнаженный меч. Недаром воздушная стихия манит настоящего летчика. Небожитель не может забыть ее беспредельных солнечных просторов и миражей.
В облаках появились окна и разводья. Сквозь них глубоко внизу зеленеет Якутская тайга, освещенная утренним солнцем. С высоты она кажется густо-зеленым курчавым ковром.
Зеленая стихия! Не менее величественная, чем воздушный океан. В Сибири нет ей конца и края. И везде тайга разная. Разная — если уметь видеть ее. Тут, под нами, она изрезана бесчисленными изумрудными овалами. Это знаменитые ятские аласы — ложа давно высохших озер, заросшие луговыми травами. Кое-где эти ложа еще заполнены водой.
Такая пятнистая тайга простирается во всю ширь великой Якутской впадины. Громадной чашей она врезается между Становым и Верхоянским хребтами и Среднесибирским плоскогорьем. Это континентальное сердце Сибири. Летом здесь жарко, зимой трещат пятидесятиградусные морозы.
На левом берегу Лены — Якутск. Сейчас июль, впадина пышет зноем. Нагретый воздух поднимается вверх, разгоняя облака.
Они тают, как вешний снег. Я видел эту тайгу и аласы, когда авиационного сообщения между Москвой и Якутском не было и наша экспедиция добиралась туда два месяца.
— «Техника на грани фантастики», — глубокомысленно замечает мой сосед, бородатый дед в старинном приискательском картузе, и почему-то тяжело вздыхает…
Летим над колыбелью якутского народа. Восемьсот лет назад, как гласят смутные предания, якуты были кочевниками южных степей. Грозное бедствие обрушилось на эти степи. Климат внезапно изменился, стал знойным, сухим. Пропала вода, выгорели травы. Гибли люди и скот. Предки якутов, покинув родную землю, пустились в великое кочевье на Север.
Долгий был путь, опасный. Приходилось теснить воинственные лесные племена, выдерживать жестокие битвы, но отступать было некуда. В Якутской впадине степные беглецы нашли обетованную землю. В пойме Лены и на аласах — пышные пастбища и луга, в ленских протоках, лесных речках и Озерах — массу рыбы, в лесах — непуганую дичь и прочный строительный материал.
Степные номады быстро освоились в лесах Севера, осели в подходящих местах, изобрели берестяные и деревянные юрты, лодки, своеобразную одежду, приспособленную к холоду, деревянную утварь, инструменты, орудия промысла. Возник центр самобытной якутской материальной культуры с оригинальным устным эпосом вместо письменности — олонхо. В долгие зимние ночи олонхо нараспев произносились искуснейшими бродячими сказителями, кочевавшими из поселка в поселок. Певучий эпос воспламенял фантазию, соединял и укреплял дух народа, передавал поколениям мудрость предков…