Золотая книга детектива
Шрифт:
Он трепался как-то так, что Тата моментально простила ему и «прекрасную Татьяну», и подозрение в том, что она «художник».
– Смотрите, какой чудный купидончик! – И он жестом фокусника сунул к самому ее носу бронзовую фигурку. – Обратите внимание, как он лукав и в то же время мудр! Стрела купидона никого не поражает напрасно, не так ли, мой бедный друг? – Это было сказано Олегу. – Нет, что ни говорите, а модерн был лучшим из направлений в искусстве!
– А по-моему, нисколько он не мудр, – заметила развеселившаяся Тата и взяла купидона, оказавшегося на удивление тяжелым, из рук лохматого и
– В девятьсот восьмом, – поправил лохматый с удовольствием, сложил на груди костлявые руки и подбодрил: – Продолжайте, продолжайте!
– Точно так же, как этот купидон, хороши кобальтовые чашки Ломоносовского завода из сервиза моей бабушки! Лет через пятьдесят о них будут говорить, что это произведение искусства украсит собой любую коллекцию! Художники-реалисты середины пятидесятых годов двадцатого века нашли свой способ выразить протест диктатуре – посмотрите, как глубок этот синий цвет! А какова золотая окантовка! Ее ширина составляет ровно семнадцать миллиметров, и что это, если не намек на пролетарскую революцию семнадцатого года?
– Браво! – одобрил лохматый и, обратившись к Олегу, добавил: – Не только красива, но и умна!..
И Тате это было приятно.
– Ну, хорошо же! – Лохматый взял у нее из рук купидона и сунул на заваленный всякой всячиной подоконник. – Шут с ними, с заводскими образчиками литья! А посмотрите вот на это! Вот про это вы никогда не сможете сказать, что это так же хорошо, как кобальтовые чашки вашей бабушки! Венецианское стекло, семнадцатый век. Подлинник, хотя, конечно, многое пришлось восстановить. – Он за руку подвел Тату к низвергающейся с потолка люстре. – Посмотрите, посмотрите! Тут ведь дело не в том, что цена ей – полмиллиона! А в том, как много она повидала на своем веку! Вы только представьте себе! Она висела в какой-то зале – судя по ее размерам, огромной зале. В каком-то доме – судя по ее богатству, в состоятельном доме! Под ней танцевали, принимали гостей, целовались, ссорились, мирились, на ее подвески капал воск многочисленных свечей! Под ней проходили лакеи, пробегали дети, проносили усопших!.. А теперь она здесь, у меня, и, видит бог, как мне не хочется с ней расставаться!
– Вы ее продаете?
– Я надеялся, что не продам так быстро, – сказал лохматый почти печально. – Но покупатель уже есть, так что…
И он махнул рукой, словно сожалея о том, что получит полмиллиона за свою необыкновенную люстру.
В каморке лохматого они пробыли долго, при этом хозяин то и дело обращался к ним обоим сразу, как бы объединяя их, и на Ордынку Тата с Олегом вышли гораздо более близкими людьми, чем вошли в магазин.
На улице синели зыбкие весенние сумерки, сильно похолодало, под ногами хрупал ледок, и воздух стал колким, утратившим дневные запахи оттаявшего города.
– Господи, – спохватилась Тата, – какой ужас! Сколько времени?
– Без… – он посмотрел на часы, – без двадцати шесть.
– Как шесть?! Я давно должна быть дома! У меня куличи!
– Да-да, я помню, – согласился Олег. – Вы всегда их печете, потому что глупо покупать их в магазине. Так сказала ваша бабушка.
– Вы что, смеетесь?
– Ни в коем случае! Поужинать со мной вы, конечно, не согласитесь? Даже если я пообещаю вам заказать на десерт кулич?
– Мне срочно нужно домой, Олег, – твердо сказала Тата. – Спасибо за экскурсию, но сейчас мне правда нужно ехать!
Как-то так получилось, что они уже добежали до ее машины, а казалось, что до магазина шли довольно долго.
Тата глупо потрясла его руку, открыла дверь, пролезла на водительское место – лезть было очень неудобно, соседняя машина стояла слишком близко, и Тате пришлось извиваться, как индийской женщине во время исполнения танца живота.
Он придержал ее дверь.
– Можно, я вам позвоню?
– Зачем? То есть, конечно, конечно, звоните, я всегда на месте, с девяти до шести.
– Можно я позвоню вам, Тата?
Она перестала метаться, отводить глаза и производить массу совершенно лишних движений. И посмотрела на него из машины – снизу вверх.
В конце концов, что ей терять?!
Ей сорок лет, и она знает о жизни все.
Ее муж пропадает в командировках, и она почти точно знает, что вернувшись в очередной раз, он объявит, что вернулся в Москву, но не к ней, все кончено, у него теперь своя жизнь, у нее своя, и ей казалось, что она к этому почти готова.
Ее дети почти выросли, чуть-чуть, и она перестанет быть им нужна, у них и сейчас уже свои интересы.
Почему бы нет?..
И она разрешила:
– Позвоните, – и тут же устыдилась, что ломалась так долго и устроила из совершенно пустякового дела какую-то канитель.
Всю дорогу до Боженки она пребывала в задумчивости, вспоминала свое «свидание» в мельчайших подробностях, так же, не выходя из задумчивости, купила в сельском магазинчике все, что нужно для куличей, и, подъехав к воротам, решила, что все-таки позвонит.
Зачем так мучиться? Лучше задать вопрос и получить ответ.
Решительной рукой она достала телефон и нажала одну кнопку.
«Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети, – сообщил ей телефон. – Попробуйте перезвонить позже».
Телефону не было никакого дела до того, что решиться перезвонить трудно, и еще неизвестно, решится ли она.
Подумав, она набрала совершенно другой номер.
– Здравствуйте, – сказала она, когда ей ответил женский голос, – можно попросить Максима Владимировича?
Женский голос уверил ее, что Максим Владимирович ответить не может, зато Тата может оставить сообщение, и Максим Владимирович, когда сможет…
– Спасибо, – не дослушав, поблагодарила Тата, нажала «отбой» и еще немного посидела, не открывая дверь. Ей не хотелось выходить. Потом пропела: – О, сколько их упало в эту бездну, отверстую вдали, настанет день, когда и я исчезну с поверхности земли…. [4]
И полезла вон из машины.
На дорожке с одной стороны подтаяло, а с другой, наоборот, подмерзло, каблук у Таты подвернулся, и она чуть было не упала со всеми пакетами, которые тащила в обеих руках.
4
Из стихотворения М. И. Цветаевой.