Золотая книга романов о любви для девочек
Шрифт:
– И что? – Андрея начала бесить обстоятельность Ольги.
– Лариска рассмеялась, сказала, что все это ерунда, о которой и говорить-то не стоит, и переменила тему разговора. Сколько бы я ни возвращалась к вопросу о кукле, она все время уходила от ответа. Поэтому, ребята, мне что-то не по себе. – Ольга поежилась.
– Где она? – выкрикнул Андрей. – Где Нитребина?
– Не знаю, – помотала головой девушка. – Домой, наверно, пошла. Уроки-то кончились…
– Адрес! Говори адрес! – прорычал Андрей, не выпуская Ольгины плечи.
Карпова не без усилий высвободилась из его рук и показала в окно на соседний дом:
– Вон в том доме. В восемьдесят втором. За качелями и горкой. Квартира девяносто девять, на седьмом этаже.
Андрей помчался к Нитребиной. Дверь открыла сама Лариса.
– Ты? – удивилась она, и глаза ее сделались огромными и влажными. – Что-то случилось?
– Да уж случилось! Войти позволишь?
– Проходи, – Лариса посторонилась. – Вон в той комнате я живу.
Андрей, не раздеваясь, влетел в комнату и кинулся к письменному столу. Все так, как рассказала Ольга: кукла с белыми волосами, ножницы, иголки, газета с выделенным зеленым маркером объявлением, да еще и с жирнющим восклицательным знаком на полях.
– Что это? – Андрей показал на куклу, и лицо его побагровело. Лариса впервые видела его таким.
– Это? Ничего… так, глупость… – Она подбежала к столу, схватила куклу и смяла ее в безобразный комок, переплетенный белыми нитями.
– Что ты делаешь? – взвыл Разумовский.
Лариса посмотрела на комок пластилина, потом в страшные глаза Андрея и дрогнувшими губами прошептала:
– Ничего… Ты не бойся… это так… это не она… Ничего не будет! Поверь!
– А это что? – Андрей показал на иголки и ножницы. – Ты уже
Девушка отрицательно помотала головой.
– Тогда зачем все? – Разумовский схватил со стола газету и потряс ею перед носом Ларисы.
– Честно говоря… я хотела сделать что-нибудь такое, чтобы твоя Лазарева очень пожалела, что сюда приехала, – Лариса вдруг обрела твердость в голосе и смело взглянула в глаза Андрею, – но не стала.
– Что тебе, Нитребина, от меня надо? – Андрей подошел к девушке так близко, что она видела, как бьется у него на виске голубая жилка. – Что ты привязалась ко мне? Я уже дорого заплатил за те идиотские поцелуи в беседке! Наталью-то хоть не трогай! Она здесь абсолютно ни при чем!
Лариса выдержала взгляд Андрея и ничего не ответила.
– Молчишь? – наступал на нее Разумовский. – Я ведь понимаю, почему ты не даешь мне прохода! Потому что я не реагирую на твою неземную красоту и не умоляю о любви! Тебя это раздражает и злит! Ты привыкла только брать! И ты…
– Я просто не привыкла любить, – резко перебила его Лариса. – Я не умею. Со мной такое в первый раз, поэтому я и делаю одну глупость за другой. Я вообще думала, что любви не существует, что люди врут про любовь, чтобы облагородить обыкновенное животное влечение. Я даже не думала, что смогу… полюбить…
Андрей попятился от нее. Теперь наступала Лариса:
– Да-да. Ты не ошибся. Я люблю тебя. Сама не знаю, как и когда это случилось… но случилось. И я счастлива! Ты понял?! – Лариса сдула опустившуюся на глаза прядку волос. – Но я обещаю больше никогда не приближаться к тебе и к твоей Лазаревой! А теперь, – она отвернулась от него и через плечо бросила: – Убирайся к своей… белой куропатке!Андрей вышел от Ларисы и прислонился лбом к холодному стеклу окна на лестничной площадке. Не может быть! Она все это придумала, чтобы вертеть и манипулировать им, Андреем. Но он не поддастся! Ничего у нее не выйдет! Любит? Какая там любовь? Разве так любят?
Андрей оторвался от стекла и стал медленно спускаться с лестницы.
А как любят? Знает ли он, как любят? Перед глазами возник образ Ларисы, такой, какой он только что видел ее. Не нарядной, праздничной, какой она приходила в школу, на дискотеку, а домашней: с убранными в хвостик волосами, в желтой футболке со смешной рожицей на груди, в синих тренировочных брюках с белыми лампасами. «Я люблю тебя», – сказала она. Но ведь как сказала? Будто пощечину дала! Будто утверждала, что ненавидит! Нет, конечно, это не любовь! У девочки просто отобрали игрушку, и она злится.
Андрей вспомнил куклу с белыми волосами и повел плечами от холода, который вдруг пронзил тело. Все-таки непонятно, что Нитребина с ней делала. Вообще-то иголки валялись отдельно, но, может быть, она уже протыкала ими куклу? Или что там еще делают? Он ведь про колдовство толком не знает. Бр-р-р!
Андрей потряс головой. Какая все это дрянь – куклы… иголки… обряды… Не стоит, наверно, придавать этому значения. Не может быть, чтобы такая бредятина повредила Наташе. Наташа! Как ее назвала Нитребина? Белая куропатка? Ерунда! Это она от злобы. Наташа такая нежная, чистая. Русалка… фея… нимфа…
Они вчера гуляли с ней в парке. Андрею так хотелось поцеловать ее в бледные губы, но он не посмел. Ему казалось, что от его прикосновения девушка может растаять и исчезнуть, как сказочная Снегурочка. Хотела ли его поцелуев Наташа, Андрей не знал. Она была с ним приветлива, ласкова и ровна, охотно давала ему руку, если они шли гулять. Нравится ли он ей? Неизвестно.
«Я люблю тебя», – опять почему-то прозвучал в его ушах голос Ларисы. И как тогда, от ее поцелуев в беседке, сладко замерло, а потом бешено заколотилось сердце. Андрей вынужден был остановиться, чтобы прийти в себя. Какой кошмар! Он совершенно запутался в этих девчачьих штуках. Что-то он слишком увлекся! А между тем у него абсолютно не готова работа для коллоквиума на подготовительных курсах.11 Никита
Никита не видел Ларису почти две недели. В школе старался не попадаться на глаза и даже не звонил ей домой. Лариса тоже встреч с ним не искала, что Никиту вполне устраивало. Романенко находился в непривычном для себя нервном состоянии. Он ходил в школу, на тренировки, съездил один раз к Таньке, встретился пару раз с Лизкой, но не мог заставить себя подойти к Ларисе. Танька с Лизкой – это было так… ничто… развлечение. А Лариса… Никита не мог подобрать название тому, что испытывал к Ларисе, и это злило его, раздражало, изматывало. Как только он пытался разобраться в природе этого раздражения, перед ним всплывало нежное лицо в обрамлении снежно-белых длинных волос. Ее зовут Наташа… На-та-ша. Красивое имя… А какие у нее волосы… Таких просто не бывает в жизни! Во всяком случае, он раньше никогда не видел.
Никита несколько раз пытался заговорить с этой необычной девушкой. Но она почему-то всегда смотрела на него испуганно, с недоверчивой полуулыбкой и всегда старалась побыстрей уйти. Глаза ее, большие, прозрачно-светлые, как будто бы заглядывали Никите прямо в душу, о существовании которой у себя он раньше как-то и не догадывался. Теперь же при виде Наташи что-то внутри молодого человека ощутимо сжималось в комок, трепетало и причиняло неизвестные ранее муки и страдания. Что же это, если не душа?
Отвратительно, что возле Наташи все время трется Разумовский. Как он ему надоел! Вечно переходит дорогу. То Лариска вдруг на него запала, теперь вот он не отходит от Наташи. Говорят, она живет в их квартире. Ничего себе… Везунчик этот Разумовский.
Никита опять почувствовал приступ жестокого раздражения, собрал спортивную сумку и решил сходить на стадион, в тренажерный зал.
Из универсама перед стадионом вышла Наташа с двумя пакетами, полными продуктов. Никита замер, ожидая, что вслед за ней из дверей выскочит Разумовский, но девушка была одна.
– Я помогу, – Никита схватился за довольно тяжелый пакет.
Наташа вздрогнула, как всегда, с тревогой посмотрела в Никитины глаза, но все же отдала оба пакета.
– Зачем ты таскаешь такие тяжести? Где же твой… – Никита хотел назвать Андрея каким-нибудь обидным словом, но передумал и закончил фразу иначе: – Друг?
– Андрей? – догадалась Наташа. – Он сегодня занимается на курсах, а то ни за что бы меня одну в магазин не отпустил.
– У вас такие близкие отношения? – Никита и сам не знал, зачем спросил это и что хотел услышать в ответ.
– У нас нормальные дружеские отношения, – ответила Наташа. – Он, как и ты, – она выразительно глянула на Никиту, – не допустил бы, чтобы я носила тяжелое.
– Дружеские? – переспросил Никита, чувствуя, как улучшается его отвратительное настроение.
Потом они медленно шли до дома. Первый раз в жизни Никита очень хотел произвести впечатление на девушку, а не просто подчинить ее себе, и был в ударе. Он рассказывал ей об их улице, о соседнем стадионе с классным тренажерным залом и бассейном, о своем 9-м «В», о себе. Наташа внимательно слушала, скупо улыбалась, и ее светлые глаза казались Никите бездонными. Он боялся о чем-либо расспрашивать Наташу. Боялся услышать от нее что-нибудь такое, что опять ввергнет его в тяжелое состояние тоски и непокоя.
– Вот мы и пришли, – сказала Наташа, останавливаясь у подъезда Разумовского.
У Романенко даже заломило в висках, до того ему не хотелось отпускать ее от себя.
– А мы можем с тобой… – От волнения у Никиты даже пересохло во рту. – Как-нибудь встретиться?
Он не узнавал себя. Ему еще никогда в жизни не приходилось умолять о свидании. Девчонки обычно понимали его с полувзгляда и сразу были на все согласны. Даже Лариса никогда не отвергала его предложений. И они всегда ходили туда, куда хотелось пойти Никите.
Наташа отвела взгляд, опустив снежные ресницы, и сказала:
– Я… не знаю… наверно, нет…
– Почему? – опять раздражился Никита. – У Андрюшеньки должна разрешения спросить?
– Да, – Наташа так и не повернула к нему лица, – думаю, что должна спросить.
– Так кто он тебе? Лучший друг? Брат? Нянька? Жених?
Наташа наконец посмотрела на Никиту и тихо ответила:
– Я еще не разобралась.
Она взяла у Никиты пакеты и скрылась за дверью подъезда.
Романенко остался стоять, наливаясь ненавистью к Разумовскому. Он подумал о том, что с Андреем в ближайшее же время, очевидно, все же придется подраться, и быстрым шагом пошел к Ларисе.
– Мне надо с тобой поговорить, – сказал он девушке и, глядя в пол, прошел в ее комнату.
Лариса следом за ним захлопнула дверь, привалилась к ней спиной и уставилась на Никиту. Тот сел в кресло и, не глядя на нее, сказал:
– У нас с тобой что-то не то… Лариса. Я всегда это чувствовал, но осознать до конца не мог. Думал, может, так и должно быть… Кто его знает, как должно быть, а, Лариса? Ты меня понимаешь? – Никита вопросительно посмотрел на девушку.
– Понимаю, – проронила она.
Романенко помолчал, потер пальцами виски, а потом задал вопрос, из-за которого и пришел:
– Ты ведь меня не любишь, Лариса, правда? Я тебе, может быть, лишь чуть-чуть симпатичен… Ведь так?
Из-под закрытых век девушки вдруг посыпались слезы. Только не это! Еще слез ему не хватало! Он подошел к Ларисе и взял ее за плечи.
– Ларка, посмотри на меня! Я ведь правду сказал! Ты меня не любишь. Так… терпела… И плачешь ты не по мне, – зло закончил он, легонько оттолкнул ее от себя и опять сел в кресло.
Лариса вытерла слезы и неожиданно спокойно спросила:
– Кто она?
Никита, растерявшись, не знал, что ответить, а Лариса пояснила:
– Я спрашиваю, кто она? Та, в которую ты, очевидно, влюбился…
– С чего ты взяла, что я влюбился? – попытался сопротивляться Никита.
– Брось, Никитка. Все правильно. Я не в обиде. Так и должно было случиться. Кто же она?
– Наташа… Лазарева, – почти прошептал Романенко.
Лариса нервно расхохоталась.
– Поздравляю! Дурачок, не мог другую выбрать? – Она плюхнулась на подлокотник кресла, где сидел Никита, и взъерошила ему волосы. – Мы с тобой теперь друзья по несчастью, мой дорогой!
– Почему?
– Потому что тем двоим и без нас неплохо.
– Ты про Наташу и Разумовского?
Лариса кивнула и будто самой себе сказала:
– Вот вам и тихоня! Увела у меня сразу двух парней… И ничего! Будто так и надо! На что вы ей двое?
– Лариса, тебе в самом деле так нравится Андрюха?
Девушка посмотрела на него таким огненным взглядом, что Романенко понял – больше ничего спрашивать не надо. Он встал с кресла. Лариса поднялась тоже, потом привстала на цыпочки, поцеловала его в щеку и сказала:
– Иди, Никитка, куда хочешь. Отпускаю.На улице было морозно и ветрено. Никита ждал Наташу в подъезде. Он уже выучил расписание, по которому Андрей ездил на свои курсы. Как он все-таки глуп, это Разумовский! Разве можно оставлять такую девушку без присмотра три раза в неделю! Он, Никита, бросил бы любые курсы, чтобы только быть рядом с Наташей. Вот он уже неделю не ходит в тренажерный зал. И не пойдет! Потому что, пока он будет наращивать мускулатуру, девушку может увести другой какой-нибудь ловкий парень. Андрею стоило бы об этом подумать. Вот, например, сегодня он приедет поздно. Можно еще раз попробовать поговорить с Наташей. Он видел, как она выходила из автобуса, и более коротким путем, незнакомым ей, добежал до подъезда. Вот дверь дома, где она жила, скрипнула и впустила в подъезд окутанную морозным воздухом девушку.
– Наташа! – Романенко выступил вперед из темного угла и удивился тому, как дрожит его голос.
Девушка отпрянула, а потом рассмеялась:
– Испугал! Что ты тут делаешь, Никита?
– Тебя жду.
– Зачем?
– Ты ведь знаешь… – Никита приблизил свои яркие глаза к ее бездонным. Наташа не шелохнулась. Никита, еле дыша, коснулся губами ее щеки. Она опустила свои длинные белые ресницы и замерла. – Наташа. – Он нежно приподнял к себе ее лицо и хотел сказать, что думает о ней день и ночь… но тут снова скрипнула и хлопнула дверь подъезда, и перед ними неожиданно возник Разумовский.
Никита так растерялся, что не смог быстро среагировать и – кулем рухнул под ударом Андрея на ступеньки лестницы. Наташа вскрикнула, а Никита мгновенно поднялся, и началась драка. Девушка умоляла ребят прекратить, пыталась разнять их, но они оба продолжали с остервенением лупить друг друга, вымещая накопившуюся за последнее время злость и боль.
– Если вы немедленно не перестанете, – крикнула не своим голосом Наташа, – я сегодня же ночным поездом уеду домой!
– Нет! – Никита обернулся к ней, и Разумовский опять сбил его с ног.
– Андрей! Нельзя же так! Это подло! – возмутилась Наташа и бросилась к Никите.
Разумовский сел рядом на ступени, зажимая рукой разбитую губу. Увидев, как Наташа кружевным платочком нежно вытирает щеку Романенко, он спросил:
– Так, значит… ты… с ним, Наталья? Почему не говорила?
– Я не… с ним, – отозвалась Наташа, встала во весь рост и звенящим голосом вдруг закончила: – Но я… хотела бы этого… Надеюсь, ты не будешь против?
Андрей с удивлением посмотрел ей в глаза и на всякий случай переспросил:
– С ним? Я правильно понял? – Он отнял руку от губы, и кровь редкими каплями закапала прямо на меховой воротник его куртки. Он с удивлением посмотрел на нее, но вытирать не стал.
Наташа смущенно кивнула и бросилась к нему со своим платком.
– Ну уж нет! – перехватил он ее руки. – Мне не хотелось бы брататься с твоим Романенко кровью. Я уж сам как-нибудь. – И он зажал губу шарфом.
– Не сердись, Андрей, – примирительно произнесла Наташа и с надеждой заглянула в его глаза, нет – чуть ли не в самое сердце Разумовского. – Мы ведь останемся друзьями, правда? Ты же не против?
– Разве я могу быть против? – усмехнулся Андрей. – Разве что-то от меня зависит? Просто все неожиданно как-то… Слышь, Романенко? А как же Лариса?
– Лариса? – удивился Никита. – При чем тут Лариса?
– Ладно. – Андрей поднялся со ступеньки. – Я, пожалуй, пойду. Сам объясняйся с Натальей. Может, она поймет…
Разумовский вызвал лифт и уехал, не оглядываясь.
Наташа вопросительно смотрела на Никиту. Он, тоже наконец поднявшись на ноги, сказал:
– Нет никакой Ларисы! Понимаешь? Нет! Есть ты и – больше никого! Только ты! Но врать не буду: я много раз говорил разным девчонкам «люблю», только это слово для меня никогда ничего не значило. А вот сейчас, для тебя… – Он привлек к себе девушку. – Я никак не могу его произнести…
– Совсем обнаглели! – вдруг прозвучал громкий голос – толстая тетка с сумками еле протиснулась сквозь дверь подъезда. – Целуются при всем честном народе! Весь подъезд изгадили!12 Лариса
Все воскресенье Лариса просидела дома. Ей некуда было идти. Никиту она, можно сказать, благословила на подвиг покорения сердца Лазаревой, а Ольга все свободное время теперь проводила с Колесниковым. Об Андрее Лариса старалась не думать. К чему? Только рвать себе душу. Как там у той поэтессы, Петровых? «У меня заходится дыханье от одной лишь мысли о тебе…» Именно так. Но Андрей этого не чувствует. Лариса сделала все, что могла, даже сама в любви призналась. И что? Ничего! Пустота! «Но глаза мне застилают слезы от одной лишь мысли о тебе…»
За стенкой, как и всегда по воскресеньям, особенно остервенело лупил по клавишам Валерка. Удивительно, но сегодня в какофонии извлекаемых им из фортепьяно звуков можно было наконец уловить какую-то мелодию. Лариса прислушалась, а потом пропела под Валеркин аккомпанемент:
– «И-и мой всегда, и-и мой везде, и мо-ой суро-ок со мною…»
Вот у некоторых несчастных товарищей есть хотя бы верные сурки. А у нее нет ни-ко-го. Даже Ольге не дозвониться – пропадает где-то вместе со своим Колесниковым. Завести, что ли, кошку? Или хомяка?
– «Подайте хле-еба, го-оспода. И мо-ой суро-ок со мною. И-и мой везде, и-и мой всегда, и мо-ой суро-ок со мною…» – еще раз пропела Лариса, пытаясь попасть в такт Валеркиному бряканью, и почувствовала, что сейчас расплачется от жалости к сурку, к его голодному хозяину и, конечно, к себе. Ей показалось, что если она еще минуту пробудет в своей квартире, то задохнется от духоты и одиночества. И она, прямо на домашний спортивный костюм накинув куртку с капюшоном, выскочила на улицу.
Погода оказалась под стать Ларисиному настроению: мрачная, слякотная. Почти весь выпавший за декабрь снег растаял и хлюпал под ногами мерзкой жижей. В лицо летел липкий полудождь-полуснег. Лариса прошлась по своей улице, разглядывая ярко освещенные витрины. Повсюду готовились к Новому году. Она постояла у одной из витрин кондитерского магазина «Белочка», где тоненькая девушка в форменном халатике наряжала елку вместе с молодым человеком в обыкновенных, неформенных, синих джинсах и с обмотанным вокруг шеи длинным пестрым шарфом. Парень наверняка не работал в этом магазине, а просто помогал девушке. Он доставал из коробки игрушки и подавал их ей. Девушка брала у него шарики и звездочки, а он каждый раз обязательно задерживал ее руку в своей. Она капризно морщилась, но Лариса видела, что все ей очень нравится: и яркие блестящие шарики, и парень в шарфе, и его руки, и влюбленный взгляд. Эти двое были так поглощены своей елкой и друг другом, что абсолютно не замечали Ларису, которая носом прижалась к стеклу. Вдруг один шарик выпал из рук девушки и подкатился к стеклу, к Ларисе. Девушка ойкнула, присела у стекла и встретилась взглядом с Нитребиной. Лариса приветливо улыбнулась ей, но девушка, мгновенно переменившись в лице, с подозрением посмотрела на парня. Тот развел в стороны руки и пожал плечами, показывая тем самым, что не имеет к Ларисе никакого отношения. Лариса вздохнула, отлепилась от витрины и пошла дальше. До чего же непрочны человеческие отношения… Если бы Лариса захотела остаться у витрины подольше, она наверняка рассорила бы эту пару, хотя специально ничего не делала.