Золотая осень 1977
Шрифт:
В завершении «допроса» учительница попросила меня написать письмо моему другу учащемуся в девятом классе в другой стране мира и рассказать о себе.
— Письмо на английском нужно написать или можно на нашем? — невинно поинтересовался испытуемый.
— Да, конечно… То есть нет конечно. На английском пожалуйста. Ведь ты же английский язык сдаешь, — ответила девушка, не поняв моего сарказма.
— Но у меня нет друзей за границей и уж тем более нет их в тех странах, где люди говорят по-английски — это же капиталистические страны, — напомнил я ей.
— Саша, —
— А могу я тогда написать письмо другу, находящемуся в США? — невинно поинтересовался ученик.
— В США? — удивилась учительница и неуверенно косясь на молчавшую комиссию сделала непростительную ошибку сказав: — А почему бы и нет. Напиши.
В письме моему «заклятому» другу я рассказал о своей семье, о том, что живу с мазой и грендмазой… а в конце письма я посоветовал гражданину: you never use nuclear weapons against my country, the Union of Socialist Republics … otherwise hell will come to your country.
(Автор не знает, правильно ли написана эта фраза, поэтому если кто-то в английском более-менее разбирается и у него есть свободная минутка, то автор просит написать ему в «личку» правильно построенное предложение. прим. автора.)
Учительница покраснела и не находила слов…
Комиссия ничего не поняла, лишь географ, который вероятно знал английский язык закашлялся и показал мне в знак одобрения большой палец, поднятый вверх.
— А о чём сказал экзаменуемый? — спросила председатель. — Переведёте и нам. Нам тоже интересно узнать, что советский школьник написал своему другу в Америке.
— Саша написал, что: Он живёт с мамой и бабушкой и поэтому предупреждает американца, о том, что если с ними что-то случится, то он убьёт каждого из них…
— Гм… — раздался неопределённый звук со стороны «присяжных заседателей.»
— А в конце письма он написал: никогда не применяй ядерное оружие против моей страны Союза Социалистических Республик, иначе в твою страну придёт ад.
Повисла тишина…
— Гм… грубо, но в точку! — нарушив всеобщее молчание и вновь издав этот звук поддержал меня до этого молчавший директор школы. — Я бы сказал…
— Конечно в точку! Именно, что в точку товарищи! — перебила его председатель и встав со своего места продолжила: — Мы все знаем, что сейчас Американцы совсем распоясались. Одни бомбёжки Вьетнама чего стоят! Также нужно напомнить вам товарищи, что не прошло и полу года, как… — и Елена Владимировна углубилась «далеко и надолго», в такие дебри, куда не один «Макар телят никогда не гонял» и даже не мог помыслить об этом.
Пока «начальство» толкало пламенную речь, «англичанка», видимо переживавшая за «англоговорящий сегмент кластера Земля» и не понимая моего воинственного настроя поинтересовалась, почему я написал письмо в такой грубой форме?
— А чего с ними церемониться-то? Возьмём да бахнем! — произнёс я с интересом наблюдая за реакцией экзаменаторши.
— Бахнем? — неуверенно переспросила та.
— Обязательно бахнем! И не раз! Весь мир в труху!.. Но потом… — окончил я пугать молодуху фразой из к/ф «ДМБ».
Девушка потупилась и побрела к своему месту.
«Отлично. Продолжаем,» — подумал я, глядя как на арену выходит новый гладиатор для битвы с «Левиафаном».
Гладиатор оказался физиком и пригласил «Левиафана» к доске.
«Что ж, теперь посмотрим кто кого», — подумал «Левиафан» и ринулся в бой ожидая, что ему сейчас зададут вопросы типа: S = v * t, где s — расстояние, v — скорость, а t — время… Ну или же «на крайняк», что-то типа: F = m * q, где F — сила тяжести, m — масса тела, q — ускорение свободного падения…
Но этот мужик без бороды, но с «будёновскими» усами думал по-другому. Он был молод, тридцати — тридцати пяти лет от роду, энергичен, а в жизни он хотел, как я понял, только одного — безоговорочного торжества науки. Остальное, как мне показалось, ему было «по барабану».
Он с каждой секундой углублялся всё дальше и дальше в пучину «знания» таща меня за собой…
Я отвечал, как мог, но начал понимать, что дядю унесло уже очень и очень далеко от школьной программы, только тогда, когда тот попросил меня написать формулу Ньютона-Лейбница.
«Ну ладно. Надо ему, отвечу,» — подумал я начиная отвечать на вопрос и охреневая как над ним, так и над собой:
— Формула Ньютона — Лейбница, или как её ещё называю — «основная теорема анализа», даёт соотношение между операциями взятия определенного интеграла и вычисления первообразной…
Юный физик в моём лице написал эту теорему на доске, и посмотрел на реакцию неугомонного старшего товарища энтузиаста. Тот кивнул мне и особо сильно «не заморачиваясь» попросил продолжать… Я оглядел комиссию… Те сидели и как не в чём небывало слушали нас, как будто, так и надо. Среди всех «депутатов» выделялась только женщина неопределённого возраста, вероятно младшая сестра-близняшка «русички» Марии Васильевны, которая сидела за столом вся подавшись вперёд словно приготовившись к прыжку.
— Молодец Васин! Молодец! Продолжай! — подначивал меня физик, и я, плюнув на всё продолжил:
— Для получения площади прилегающей к некоторой части абсцисс, эту площадь всегда следует брать… … Современную формулировку привёл в начале девятнадцатого века… … Вот так выглядит интеграл Лебега, — сказал я изобразив на доске формулы.
Осмотрелся.
Все сидят, все глядят. Всем пофигу, что там за формулы и кто такой Лебег.
Не по фигу только двум гражданам — «сестре» «русички» с прищуром рассматривающей меня уже практически лёжа на столе и через чур возбудившемуся физику, который как какой-то, прости Господи — геликоптер, машет во все стороны руками и тычет в написанные на доске формулы мелом при этом постоянно, что-то бубня.