Золотая петля
Шрифт:
Неужели он ее понимал? Неужели тот странный язык, на котором она говорила, был родным и для него? Сперва Филиппу показалось, что это действительно было так, но его еще более взволновало то, что девушка, по-видимому, была рада возвращению Брэма. И с бьющимся сердцем он стал ожидать, когда наконец заговорит сам Брэм, и что станет делать.
Когда девушка перестала говорить, ей стал отвечать человек-волк и таким тоном, что можно было понять, что он торжествовал. Он поставил к себе на колени лукошко и, все еще что-то ворча себе под нос, стал выкладывать все его содержимое на пол.
Филипп посмотрел на девушку. Она стояла, прижав руки к груди, и во всей ее позе и на лице так и светилась безмолвная просьба к нему, чтобы он ее понял. Тут-то, в одно мгновение, точно на ладони, и предстала перед ним вся ужасная правда. По каким-то особым соображениям она насильно заставляла себя улыбаться, нарочно напускала на себя радостное выражение и против воли старалась говорить как можно больше и веселее. И теперь она хотела, чтобы Филипп понял, почему она так делала, и, указав на Брэма, который в это время, стоя на коленях и низко опустив голову, возился с лукошком, она тихонько ему сказала:
— Tossi, tossi — han er tossi! 1
Но бесполезно. Он все равно ее не понял и даже не мог скрыть от нее своего смущения. На него вдруг нашло вдохновение. Брэм сидел к нему спиною, и он указал на сложенные у печки поленья дров. Его мимика была ясна. Может ли он сейчас же, сию минуту размозжить этому человеку голову вот этим самым поленом?
Она поняла его и содрогнулась. Отрицательно закивала головой. Сказала несколько непонятных слов, затем, указав опять на Брэма, повторила:
1
Сумасшедший, сумасшедший — он сошел с ума! (дат.).
— Tossi, tossi — han er tossi!
Она вдруг подняла кверху руку и постучала себе пальцем по лбу. Потом закатила глаза. И он понял тогда все. Она этим подтвердила ему то, что он знал уже и сам: что Брэм Джонсон был сумасшедший, и, в свою очередь постучав пальцем по своему лбу и указав на Брэма, он тоже повторил ее слова:
— «Tossi, tossi!»
Да, так оно и было. Вздох облегчения вырвался у нее из груди. Значит, Филипп наконец ее понял вполне. Она боялась, как бы он не убил больного, и теперь была рада, что он уже не причинит ему вреда.
В то время, как Брэм поднимался на ноги, все еще разговаривая о чем-то с самим собою, великий и неразрешимый вопрос вдруг всею тяжестью свалился на голову Филиппу: кто была эта девушка? Кем она была для Брэма Джонсона и почему так желала, чтобы он его не убивал?
И вдруг увидел, с какою жадностью она стала смотреть на разложенные перед нею съестные припасы.
В ее глазах светился голод. Он был такою же частью ее, как безумие частью Брэма. Во всяком случае, то, что Филипп прочитал сейчас по ее лицу, поразило его больше, чем то, о чем он догадался по лицу Брэма. Точно завеса вдруг спала с его глаз, обнажив перед ним настоящую, жестокую правду, которой все-таки не поверил бы никто, и те адские мучения, которые она пережила. Она была голодна. Кроме мяса, она ничего не ела. Теперь-то он понял, почему Брэм уезжал от нее так далеко на юг и почему так нагло отнял у него его запасы. Он это делал, чтобы что-нибудь добыть для девушки. А она только ожидала возможности, чтобы броситься на колени перед всеми этими пакетами, и только стыдилась Филиппа. Его глаза встретились с ее глазами, и он увидел, что она сама сознает это, по тому румянцу, который вдруг разлился по ее лицу. Женский инстинкт подсказал ей, что она этим выдала себя, как животное, и что теперь он заметит в ней что-нибудь такое, что будет казаться ему похожим на сумасшествие Брэма.
Он выступил вперед и положил ей руку на плечо, сказав:
— Сейчас я займусь приготовлением завтрака, не желаете ли вы мне помочь?
Глава Х. БРЭМ ПРОЯВЛЯЕТ ВЕЛИКОДУШИЕ
Пока Филипп не почувствовал под своей рукой теплого, трепетавшего плеча девушки, он и не воображал, на какой редкий случай он наткнулся. Он вдруг прямо обратился к Брэму, так как тогда еще не был убежден вполне, что человек-волк действительно был сумасшедшим, — и импульсивно протянул руку вперед.
— Брэм, — воскликнул он, — она голодает! Теперь я знаю, почему ты обобрал меня! Но почему же ты мне ничего не сказал об этом? Почему ты скрыл от меня то, что она здесь, и не говоришь мне и теперь, кто она и зачем ты меня сюда привез?
Он ждал ответа, но Брэм смотрел на него в упор и молчал.
— Я вовсе тебе не враг, — продолжал Филипп. — Я…
Он не мог докончить своей фразы, потому что по всей комнате вдруг прокатился безумный смех Брэма. Сейчас он показался ему еще более ужасным, чем там, в пустынях Баррена, или в лесу, и он почувствовал, как стоявшая рядом с ним девушка задрожала. Ее лицо приходилось ему как раз к плечу, и он увидел, что она побледнела как смерть, и все-таки, несмотря на это, стала улыбаться. А Брэм все еще продолжал хохотать, и глаза его светились зеленым огнем, и с таким ужасным смехом он подошел к печи и стал подкидывать в нее хворост. И чем дольше он смеялся, тем девушка становилась все бледнее и бледнее. И все-таки улыбалась! Больше уж Филипп не спрашивал, кто она и почему находилась именно здесь. Его поразило именно то, что она была здесь и что ее измученная душа, глядя на него вот через эти самые ее глаза, синие как два великолепные аметиста, говорила ему, что Брэм извлекал из нее выгоду. И Филипп напряг мускулы, увидев громадную фигуру, наклонившуюся над печью. Представлялся удобный случай. Один прыжок — и он уже схватит за горло этого негодяя. Имея на своей стороне такое преимущество, Филипп рассчитывал, что шансы в борьбе будут одинаковы.
Вероятно, девушка догадалась, что было у него на уме, потому что вцепилась в его руку еще раньше, чем он успел двинуться с места, и оттащила его от Брэма, сказав ему что-то на языке, которого он не понимал. Брэм отошел от печки, взял ведро и, даже не взглянув на них, вышел из избушки. Они услышали, как, выйдя к своим волкам, он что-то им рассказывал и громко смеялся.
Опять умозаключения посыпались на Филиппа как из рога изобилия. Тотчас же по уходе Брэма девушка дала ему понять, что Брэм ее не обижает. С почти истерическим волнением она старалась добиться от Филиппа, чтобы он это понял, и наконец, схватив его за руку, потащила его к себе в комнатку через занавешенную шкурой дверь. Она объяснялась мимикой не хуже, чем на словах. Она показала ему все, что сделал для нее Брэм. Он отгородил для нее вот эту комнатку, поставив новую перегородку, и Филипп заметил, что она была срублена еще из свежего леса. Кроме тянувшейся вдоль стены скамьи, Брэм сколотил для нее еще и топорный стул и сосновый столик и разостлал по полу с полдюжины медвежьих шкур. Кой-какая одежда висела на стене — меховой капюшон и толстый непромокаемый плащ — и что-то еще было завязано в узел и лежало в углу.
— Кажется, я начинаю понимать вас, — обратился к ней Филипп, посмотрев ей прямо в голубые глаза. — Вы хотите, чтобы я не убивал Брэма Джонсона, когда он вернется обратно или когда-нибудь в другое время, и силитесь доказать мне, что он не причиняет вам зла. А почему вы боитесь его до глубины души? Я знаю это. Не обманете. Только несколько минут тому назад бы были бледны как смерть, а сейчас… сейчас сразу похорошели. Теперь слушайте, милая, что я вам скажу…
Ему было приятно, что она старалась не пропустить ни одного его слова и придвинулась к нему совсем близко, вперив в него свои большие, блестевшие глаза.
— Я влопался, — продолжал он с откровенной улыбкой. — По крайней мере, в настоящую минуту. Меня провели за нос. Возможно, что я поглупел так же, как и Брэм, но только сейчас этого еще не сознаю. Я отправился на поиски двух индейцев, а наткнулся на Брэма. Попав к нему сюда, я наткнулся на вас и в первую же минуту, увидев перед собою вас вот в этой самой двери, вынес такое впечатление, точно вы ожидали появления дьявола из преисподней. И если вы действительно не боитесь Брэма и он не обижает вас, то почему же именно сейчас, в его отсутствие, вы сразу так переменились? Я ошеломлен этим. Повторяю, я совершенно сбит этим с толку. Я дал бы миллион долларов, чтобы только высказался Брэм. Я ведь все время не спускал с вас глаз. Вы увидите, что этот румянец тотчас же сбежит с вашего лица и сердце перестанет у вас биться от страха, как только он сюда войдет. И вы еще хотите убедить меня в том, что он вас не обижает? Да оставьте, пожалуйста!