Золотая планета. Тетралогия

Кусков Сергей

Она вышвырнула меня тогда, и избила, но так ли ужасно это на самом деле? Вышвырнула? Она изначально сказала, что мне здесь не место, что сделает все для этого. Избила? Простите, а что сделал я перед этим? Помчался, как последний лопух, по полосе без доспеха! По «дорожке смерти», на которой ни разу не был, и которая была САМОЙ сложной из всех, видимых здесь мною! Да она там все локти искусала себе, пока я бежал! Я – гражданский, и она отвечала за меня, а я ее подставил так… Что я бы на ее месте сделал куда больше, чем пара ударов по лицу. Вот так вот.

Нет, я не пытался оправдать ее. Она – лгунья, хитрая лгунья, способная ударить там, откуда не ждешь. Но нет чистого зла без добра, и нет добра без зла. Нет белого и черного. Да, она придумала сногсшибательные комбинации для моего возвращения, местами мне было… некомфортно в процессе их реализации, но каков результат? А результат-то впечатляющий! Как я бы поступил на ее месте, имея ее возможности?

А девчонки, что избивали меня по зову сердца? Норма попросила их помочь, согласен, но в том бою они были искренни! Они презирали меня, насмехались, но ситуация такова, что я, крутой и всего достигнувший, примерно так же отнесся бы к выскочке, не достигнувшему ничего, но воображающему, что он — пуп Венеры.

Я — такой же, как они. Как Катарина. Как черненькая Оливия и ее товарки. И ненавижу их именно за это.

Получилось, злость начала овладевать мной. Такая противоречивая, но такая сладкая и всепоглощающая. Я понял, на что надо злиться — на себя. Все они, представители корпуса, кого я видел и знаю, в том или ином варианте моя копия, мое собственное отражение, а кого человек больше всего ненавидит в других людях? Так же, как и любит? Чьи ошибки в других никогда не прощает? Правильно, себя, свои.

Руки затряслись. Злость потащила мою давнюю подругу, но теперь я остро ощущал разницу. Я держал себя. Норма права, холодная ярость это возможно, вопрос лишь в цене опыта, благодаря которому ты ее приобретешь.

Итак, в нужную кондицию вошел, теперь слово за тяжелой артиллерией. Дрожащие пальцы переключили на трек, который я оставил как самый «вкусный», как активатор. Это вообще шикарный коллектив, шикарная группа для вещей, вроде пробуждения ярости или безумия. А конкретно этот трек отвечал еще и моему внутреннему состоянию в данный момент.

Dying swans, twisted wings… Beauty not needed here.

— запел далекий голос с сумасшедшим староанглийским акцентом. Я не вслушивался в слова, ловил настрой прямо из его магии. Из медленной неторопливой мелодии, все убыстряющейся и толкающей на то, что условно охарактеризовал, как «взрыв».

Lost my love, lost my life In this garden of fear… I have seen many things In a lifetime alone… Услышав это впервые, я пытался переводить; мой «Лингвомастер» офонарел тогда от нагрузки. Но кое-что все-таки получилось. Это была песня человека, оказавшегося у черты. У черты и точка — остальное не важно. Многие слова и обороты по отдельности остались непонятны, но главное в старых песнях не слова, а тот неповторимый дух, который музыканты тех времен вкладывали в свои творения. Не мелодия, не текст, нечто большее, что мы все благополучно забыли за постядерные века «Восстановления», вместе с целой погибшей цивилизацией. A brave new world…

— сорвался вокалист. Тот самый «взрыв», прыжок в безумие. И я последовал за ним, за этим безумием. Тщательно выпестованная ярость нашла выход, я сорвался с места, и не чувствуя боли в поврежденной ноге, вообще ничего не чувствуя, совершил прыжок, ни до, ни после повторить который не отважусь. Дух перехватило.

In a brave new world Приземление удалось, упал я как надо, как по учебнику, подставив усиленные гидравликой скафандра руки, и тут же погасил инерцию перекатами через голову. Сам прыжок благодаря гидравлике ЭТОГО доспеха, получился таким, что… Что… В общем, слов не было, как и времени, чтобы подобрать их. A brave new world

— продолжал вещать вокалист прошлого.

In a brave new world… note 38 Я побежал. Помчался так, как не бегал никогда. Перед глазами как бы стояла пелена, но это не было больше слепым безумием. И мне это нравилось. Действительно, кого и за что мне ненавидеть? Чем я лучше их? Тем, что пока не прошел того, что прошли они? И это ставить себе в достижения? Их действия циничны, да, но рациональны, и разве я, будь на их месте, не действовал бы так же цинично и рационально? Согласен, окрас у этой конторы… Тот еще, и запашок ему под стать, но повторюсь, не бывает белого и черного, не бывает добра и зла. Даже в масштабах одного меня «злые» поступки постоянно оборачиваются добром, а «добрые» злом. Я ненавижу их, потому, что ненавижу себя. Только и всего. Тем временем в ушах, на дозволенном мембраной пределе, распинался голос из древности. И как тогда в парке, когда я гулял с девочкой с белоснежными волосами, он оказался для меня пророческим. Мир, что ожидает меня, прекрасен. Жесток, и прекрасен именно в своей жестокости. В нем не выживают слабые духом; сюда попадают только те, кто достоин. И даже мой нынешний тест — экзамен на храбрость и мужество. Только такие люди, храбрые и мужественные, смогут столетие существовать рядом с монархом и оставаться на плаву, поддерживая на плаву самого монарха вопреки всей несуразице собственного существования. Это невероятно, невообразимо дико, что все они, эти люди, все сто лет, являлись женщинами. Впрочем, а женщинами ли? Он ждет меня, этот мир. Терпеливо и бесстрастно переминается с ноги на ногу за гермозатвором выхода из трассы, которая, при всей огромности, не бесконечна. А на дороге к нему меня ожидают всего-то несколько десятков (сотен, тысяч) ботов. Первого же из встреченных роботов я протаранил, ударив по нему всем телом. До этого бы не рискнул: несмотря на безоружность, неопасными роботы не казались, а какова прочность, к примеру, забрала? Но теперь это стало не важно — я летел, а за моей спиной развевались невидимые никому, лишь ощущаемые мною крылья. Крылья ангела. Первый бот отлетел в сторону, даже не замедлив моего движения. За ним последовали еще и еще. Они пытались что-то делать, атаковали, бросались под ноги, но я каждый раз уворачивался. Я не был одержимым берсерком, я просто был богом. Богом трассы…

Note38

38

* * *

…Ничто не вечно под Солнцем, всему есть предел, даже у предела. Свершенное невозможное взяло свою плату – тело не выдержало. Для него это оказалось чересчур. Я упал и понял, что не могу больше двигаться — сил не осталось.

Находившийся поблизости бот напал на меня, лежачего, двинув с разбегу ногой в живот. Я отлетел — у них и такое в программе? Поднялся, не понимая, за счет каких резервов это делаю, попытался сопротивляться. Естественно, бестолку. Бот ударил снова, проходя мою защиту словно молот сквозь масло. Больно! Больно не от соприкосновения, не от самого удара, а от реакции доспеха на силу его гашения. Черно-синий доспех защищал даже от таких ударов, но недостающий ключ фразы — слова «пока еще». Боты невероятно мощные, а его ресурс не беспределен – сколько он еще продержится? Я вновь отлетел, а забрало изнутри, в подтверждение последней мысли, покрылось тонкой паутинкой трещин. Следующий удар в лицо оно не выдержит, кулак робота лаконично выбьет мне мозги, размазав их о заднюю стенку шлема. Бот навис снова, и в очередной раз собрался меня ударить…

…Вот он, момент истины!.. …Я был не прав, они его не отключат. Да, какова бы ни была моя ценность, я или выйду с этой трассы, или не выйду, третьего не дано. Это закон их прекрасного мира. Слабым я им не нужен, будь я хоть наследным принцем. «Все или ничего», — пронесся вдруг в голове мой собственный жизненный девиз, как ответ, реакция на него. И я понял, что мне этот закон намного ближе, чем я думал раньше. В душе я один из них, часть их мира, как бы ни ненавидел и не презирал некоторых его представителей. И от этого мною овладело бешенство. …О, нет, это не была ненависть, это было нечто большее. Безумие, в котором не осталось места холодной ярости. В голове закрутилось лишь одно слово, «ЖИТЬ». Жить, несмотря ни на что. Я зарычал, как зверь, загнанный в угол, идущий на свою последнюю битву, после чего оттолкнулся, изо всех неожиданно появившихся сил, давая телу ускорение, и бросил себя на противника… …Хрясь! Приклад винтовки треснул. Позже, размышляя, я пытался понять, какова должна была быть сила, чтобы сломать приклад, созданный из сверхпрочных полимеров специально для рукопашного боя, но не смог. Бот согнулся и отлетел, половина его лица оказалась вмята в черепную коробку. Человек после такого не выжил бы, но это был не человек. Я с силой всадил дуло ему в глаз, в единственное уязвимое место… …Ничего. Даже после этого, робот продолжал сражаться. Да, на секунду возникла пауза, благодаря которой я пришел в себя, но лапищи робота тут же попытались меня цапнуть. Пришлось оставить винтовку. Не бросить, нет, именно оставить, отпрыгнув в сторону и попытавшись отбить кулаками — за что-то она там зацепилась в черепушке. Особого смысла в ней, в общем-то, не было, я мог без потерь для себя оставить ее там и бежать дальше, ибо только в движении было мое спасение, но надо мной довлело Первое Правило Венерианского солдата. Оставить оружие — позор и поражение. И это было выше угрозы смерти. У меня не было ничего, никакого оружия, кроме доспеха с треснувшим забралом полушлема. Только кулаки, усиленные гидравликой скафандра. С кулаками против мира — как в старые добрые времена. И безумие накатило вновь… …Я стоял над ним, над поверженной железякой, уставившей единственный неподвижный глаз в потолок. Вторая глазница была разворочена — я все-таки вытащил остатки своей винтовки, которые использовал затем и как копье, и как дубину. Меня трясло. Вот так, голыми руками, боевого робота?.. Еще он повредил мне коленку. Так, что боль прострелила даже сквозь пелену безумия. И что делать с этим — не знал, так как ни о какой «зеленой полосе» здесь не могло быть речи. Любая помощь только по выходу из трассы, до которого попробуй доберись с такой ногой! Робот продолжал сражаться до последнего, как и положено примерному роботу-солдату. Я посмотрел на искореженную винтовку, которую держал в руках, покореженное дуло. Вот они, вестники нового мира. «До последнего». «Никакой пощады». «Обратной дороги нет». Безумие вновь накрыло меня, но на сей раз я позволил ему это сделать. Я сам вызвал его, чтобы оно меня накрыло. Ведь главное в происходящем не страх и не ужас, который могут внушить боты с такой программой. Они лишь орудия. Главное то, что вестники нового мира подтверждают другой, самый важный для меня жизненный тезис. «Победитель получает всё». И только оно, его осознание в данный момент могло помочь мне добраться до финиша. Я бежал с кровавой пеленой перед глазами, не чувствуя боли и не ощущая ничего вокруг. Встречные боты удостаивались от меня ударом остатка винтовки, после чего я вновь мчался дальше, не останавливаясь и нигде не задерживаясь. Я рычал, и этот нечеловеческий рык запомню навсегда. Как добрался до шлюза — не помню. Последнее мое воспоминание, всплывающее ниоткуда, — это я, выскакивающий из полутемного тоннеля на свет. Меня трясло; тело пронзила боль, будто тысячи и тысячи маленьких бомб одновременно взрывались по всему телу. Помню, что последние метры почти полз на карачках. Ко мне кинулись люди, целая толпа разношерстно одетых представительниц корпуса, каждая из которых словно отрепетированными движениями принималась что-то со мной делать. Кто-то был вооружен плазменными резаками, которыми тут же срезали с меня листы брони, другие, с красными повязками и во всем белом, что-то вкалывали мне из больших аптечек, третьи подтаскивали под меня медицинские носилки, четвертые… Да, там было много народа, много суеты; все что-то гомонили и спрашивали. Но отдельно я запомнил сеньору Гарсия и ее глаза — в них царилио удовлетворение. Она единственная не суетилась, будто знала, что и как со мной, и что и как будет дальше. По крайней мере, показывала это внешне. И когда опустилась рядом, я, вытянувшись вперед, прохрипел:

— Сеньора… Я… Сломал винтовку!..

Она что-то ответила, успокаивающе-бодрящее, но я понял по глазам, что она хотела сказать. И как бы в подтверждение, перед самой потерей сознания, в лежащем рядом разрезанном шлеме раздался голос:

Приветствую тебя, безумный мир! Ты сделан из железа и свинца И я пойду с тобою до конца. Возьми меня с собой, прекрасный мир… note 39

Note39

39