Золотаюшка
Шрифт:
Одного из «поджигателей» он узнал. Местный журналист.
Чернявый и худощавый, с седой полоской в темных волосах надо лбом, блестящий толстыми очками и близоруко жмуривший от солнца черные бархатные глаза, когда он снимал очки, вспомнился сразу. Чернушин, кажется…
Тот дважды приходил к нему в техникум, дважды показывал корреспондентское удостоверение и наступательно уговаривал написать для газеты статью об Африке под рубрикой «Из дальних странствий возвратясь». И хоть странствия были действительно дальние, Алексей Николаевич отказал: было много работы, да и писатель, мол, из него никакой. Журналист наседал и расспрашивал. В общем, чиркал
Сейчас на берегу журналист кричал и размахивал руками, суетясь вокруг второго — тоже очкастого, руководил огнем, в общем.
Второго Алексей Николаевич видел впервые. Тот, припав к земле и согнувшись в три погибели, дул из-под ладошки в самый корень немого холодного костра, иногда отмахивался, мол, тихо, спугнешь, с таким старанием и блаженным усердием на худом лице, будто без сомнения скоро появится не огонек, а жар-птица.
Но костер первобытно молчал. Алексей Николаевич подошел к ним, поздоровался и сунул под ветки тряпку, намоченную бензином. Огонь полыхнул, костер развеселился и развеселил всех.
У огня он узнал, что второго зовут Виктор Васильевич, что он горный инженер, у него оригинальное хобби: он большой любитель певчих птичек.
Они уже давно разложили на газетах свою снедь, и вот стреляющее пламя, как некий знак свыше, подтолкнуло их к мысли, что пора раскупорить бутылки. Пили они разные портвейны и охлажденное в речке пиво. Было весело, суетливо и шумно, так же, когда они разжигали костер, а потом уныло и печально, потому как портвейн кончился. Вздыхали так болезненно, мол, зачем поторопились, что Алексей Николаевич, решив их выручить, сходил на свою стоянку и принес им бутылку перцовки от простуды. Он подумал о том, что у себя на работе они серьезные, степенные люди, не подступись, а здесь не по возрасту, как расшалившиеся дети. Они поблагодарили его, спрятали перцовку на потом, притворно вздохнув, и вновь замахали руками — стали о чем-то спорить. Это значит, вошли в штопор. Алексей Николаевич прислушался.
Виктор Васильевич раскинул руки:
— Вот какие вокруг степные горизонты! Не видать отсюда Магнит-горы.
Чернушин усмехнулся.
— Да ее уже из города почти не видно.
Виктор Васильевич отмахнулся.
— Хе, хе… Это кажется. А мы, горняки, только что развернули, как говорится, широкий фронт работ.
— Не заливай, Виктор. Как говорится, конец вашей железорудной кооперации. Конец Магнит-горе!
Алексею Николаевичу сразу не понравился начавшийся разговор, слова были тяжелыми, как глыбы, правдивыми, как тревожная истина. Он знал об этой проблеме, социальная значимость которой затрагивает не только металлургический комбинат и город, а индустрию всей страны. Решить эту проблему — значит бесперебойно снабдить рудой каждую смену доменщиков и мартеновцев. Сейчас разговор сводился к тому, что Магнит-гора кончается, целиком и бесповоротно уходит в легенду. Да и то, сорок с лишним лет она кормила завод и рабочий класс города, остается вспоминать о ней с теплой благодарностью, а новую такую железную кладовую еще поискать…
Виктор Васильевич рьяно защищал свою рудную базу. Он лохматил волосы, снимал и надевал очки. Руки его всерьез, нервно дрожали.
— Это только кажется, что конец. Еще остался самый главный пласт — целый рудный горизонт. Лет на десять!
Чернушин все подначивал, подбрасывал ехиды.
— А я тебе говорю, хана ей. И завод будет милостыню просить по всему Советскому Союзу. Нет руды, кончилась! Что, твоя гора — бездонная бочка?!
— А ты?.. Как ты можешь, работник газеты, так говорить?!
— Я не меньше твоего болею за наш комбинат. Но только хотелось бы сказать, что маленькой передышки с маленьким месторождением Малого Куйбаса хватит комбинату на маленький срок. Как слону дробина. А ты, я конечно извиняюсь, должен смотреть вперед на сто, двести лет… Придет время — и завод, и вы, горные инженеры, останетесь у разбитого корыта. Да!
— Позволь…
За одиноким сивым прибрежным кустарником по реке зарябило, засеребрило.
Очки Виктора Васильевича как-то погасли, а когда он поднял лицо к небу, вспыхнули, и его возглас «Позволь…» утих, растаял. Но жилистое тело этого человека напружинилось, и вот он стал бросать слова, как булыжники.
— Ты знаешь, что все время проводят аэросъемки. Кроме Куйбаса руду ищут в районе Верхнеуральска, и потом, что-то намечается даже в Карагайском бору.
Чернушин поднял руку и остановил товарища.
— Вот именно. Что-то. Намечается. Аэросъемки ничего не дали. Остается только уповать на великое Криворожье, на Кузнецкую руду и на новые месторождения.
— А Соколовско-Сарбайский рудник? Он же рядышком…
— Пока — да! Но твои окатыши, эти витамины чуть-чуть с рудой, для нашего комбината, как в детском садике голодному манная каша.
— Н-нет, товарищ Чернушин… Ты — стопроцентный паникер!
Алексей Николаевич полулежа слушал их со стороны, снисходительно улыбался, хотел что-то сказать, но одергивал себя. Сказать им свое словечко?
Сказать им о том, что мощные и близкие к комбинату месторождения железных руд, такие, как Магнит-гора, пока — идея фикс?! Они об этом и сами знают. Что наиболее интересными являются Аятские и Качканарские бурые железняки, в несколько миллиардов тонн, а также магнетитовые в районе Троицка и Тараташские железные, руды? Что геологи в настоящее время в постоянных поисках, в разведках?
Он посмотрел на спорящих, на их ожесточенные взмахи рук и громко кашлянул. И Виктор Васильевич, и Чернушин разом смолкли.
— Зря вы оба ударились в панику. Если вас послушать, то выходит, что мы вынуждены будем законсервировать и комбинат, и город.
— Как это, законсервировать?! А куда девать целую армию металлургов?!
— Да?! Что же, рассредоточить их по другим городам и заводам?
Алексей Николаевич мягко успокоил их.
— Ну, зачем же вдаваться в крайности. Наоборот, решено реконструировать комбинат, увеличить его мощности, а также раздвинуть, расширить городскую зону. И, потом, не забывайте, что основной рудной базой Магнитки будет Курская магнитная аномалия, которой хватит на всю страну. Ну а что касается армии металлургов, то наша железная гвардия сталеваров и доменщиков будет расти и пополняться. Сюда подключите институт, техникум и производственный опыт.
— Да. Это верно. Но знаете, все-таки…
Соседи вдруг засуетились и молча стали подбрасывать в костер обсушенный плавник. Алексей Николаевич подумал, что, пожалуй, и ему необходимо развести костер, а то придут жена с дочкой на пустое холодное место.
— А я ведь написал стихотворение после наших бесед. Только не о самой Африке, а о девочке из России.
Приподнявшись и встав на колени, не спрашивая ничьего согласия, Чернушин заблестел глазами и выкинул руку, начал выкрикивать стихи, растягивая слова, подчеркивая их торжественность, словно пел здравицу высокому лицу: