Золото Бургундии
Шрифт:
Анри увидел русского генерала, рубящегося сразу с несколькими егерями, и пришпорив коня попытался к нему пробиться.
Василий Васильевич вышиб из седла ловким ударом очередного конного егеря и увидев рванувшегося к нему французского офицера, развернул коня и взмахнув шашкой, стал сближаться с французом.
— Ненавижу, ненавижу, — шептали губы графа Анри сближающегося с русским генералом.
— Ну давай, коли храбрый, — закричал Орлов-Денисов, скрестив шашку с саблей де Понтарлье. Они разъезжались, чтобы снова схватиться в смертельном поединке.
— Он мой, — закричал граф Василий, увидев
Снова скрестились клинки. Сабля Анри вспорола рукав мундира генерала. Из рукава потекла тонкая струйка крови.
— Я его ранил, — со злорадством отметил де Понтарлье. — Сейчас я его добью.
— Молодец француз, — улыбнулся Орлов-Денисов. — Ну теперь держись.
38-летний русский генерал-лейтенант граф Василий Васильевич Орлов-Денисов вновь сшибся с 25-летним французским подполковником графом Анри де Понтарлье. Молодость и горячность уступили место опыту и решительности. Генерал, отражая атаку француза, намеренно раскрылся, предоставляя Анри сделать выпад остриём его сабли ему в грудь. Де Понтарлье не заметил уловки Орлова-Денисова и воспользовался, как ему казалось, ошибкой русского, устремив острие сабли в грудь русского генерала. Граф Василий неуловимым движением руки отбил своей шашкой саблю французского офицера, а затем не дав ему опомниться, рубанул графа Анри по голове. Победная улыбка стала сползать с лица де Понтарлье, сменяясь гримасой боли и ужаса. Кивер слетел с головы офицера и кровь обильно потекла по лицу Анри из глубокой раны на голове. Сабля выпала из ослабевшей руки француза и он медленно заваливаясь на бок упал с лошади на землю.
— Вот и все, — с сожалением посмотрел на мёртвого молодого французского офицера, лежащего на земле, граф Орлов-Денисов.
Французская кавалерия была опрокинута, казаки и лёгкая кавалерия, оправившаяся от натиска французов преследовали их. Подоспевшие два прусских конных полка врубились во фланг французов. Французская кавалерия отступила в беспорядке…
25. Наши дни. Алексей Ставров и профессор Горский.
Профессор Горский позвонил Ставрову и попросил его прийти к нему. Как было и в первый визит, секретарь профессора Леночка пропищала в селектор его имя и получив разрешение, пригласила Ставрова пройти в кабинет.
— Ну здравствуй, — встал из-за стола Евгений Анатольевич и подойдя к Алесею, пожал ему руку. Садись, есть серъезный разговор.
— Профессор, я очень рад Вас видеть, — произнёс Ставров. У Вас новые данные по-поводу пластин?
— Алексей, о пластине поговорим позже. У меня есть к тебе предложение. И не смотри на меня так удивлённо, ты — не барышня, а я — не жених. Предложение сугубо деловое, — сказал Горский и увидев, что Алексей покраснел, добавил, — что жениться надумал? Вижу, вижу что задел. Хорошая девушка?
— Не смущайте меня, профессор. Познакомился недавно с одной девушкой, — сообщил Ставров, — встречаемся.
— Ну ладно, сам разберёшься, — сказал профессор, — а теперь внимательно слушай. — Я получил новое назначение — в Академию Наук. Через несколько дней состоится официальная церемония посвящения в академики.
— Евгений Анатольевич, дорогой, поздравляю, — вскочил Ставров. Наконец
— Сядь, — строго сказал Горский. — Дело не в этом. Это все хорошо и замечательно, но дело — в тебе.
— Профессор, причём здесь я, — недоуменно пожал плечами Алексей.
— Ты мой лучший ученик, моя — гордость, восторженно произнёс Горский и заметив шевеление Строгова, пытающегося что-то сказать, сказал голосом не терпящим возражений, — ты мне нужен. Молчи, не перебивай. Я договорился за тебя, ты переходишь работать ко мне, моим помощником. Через месяц представишь на защиту диссертацию. Сейчас необходимо подготовиться к защите. Понял.
— Евгений Анатольевич, большое спасибо, но я не знаю.
— Что не знаешь? — удивился профессор, — я предлагаю тебе заниматься любимым делом, а ты не знаешь. В чем дело?
— Это все так неожиданно, — произнёс Ставров, — я ведь предподаю в школе. Как это все бросить? Не знаю, что и сказать. Предложение лестное, что и говорить…
— Как бросить? — возмутился профессор, — так же, как ты бросил меня, свою законченную и готовую к защите диссертацию. Ты меня тогда предал. Я вложил в тебя свои знания, свою душу, а ты взял и предал и теперь ещё и рассуждаешь. Нет, не выйдет, я больше с тобой няньчиться не собираюсь.
— Профессор, Вы же знаете, что со мной случилось, я — сорвался, — пытался оправдаться Алексей.
— Нет, ни может быть оправданий, черт со мной, но ты бросил на произвол свою любимую работу — своё детище, которому ты отдал столько сил. У тебя сейчас выпал шанс вернуться в науку. Не хочешь не надо. Наука без тебя проживёт, а вот ты без неё — нет, — жёстко закончил свою речь старый профессор. Решать тебе, если бы я мог за тебя решать, но нет увольте. Так что решай.
Алексей сидел, понурив голову. — А ведь профессор прав, тысячу раз прав. Я не имел права бросать своё дело.
— Я согласен, профессор, — подняв голову и смотря в лицо Горскому произнёс Алексей.
— Что тяжело, — участливо спросил профессор, остыв после своей грозной тирады. Снова женский вопрос?
— Да, я люблю её и мы работаем вместе, в одной школе.
— Ну и прекрасно, любите друг друга, женитесь, заводите детей, но дело от этого не должно страдать. Мой мальчик, ты мне как сын, мне бог не дал сына, так уж получилось. Дочь погибла в автокатастрофе, это — судьба. Я видел и вижу в тебе то начало, которого нет у других, поверь мне, я тебе говорил это и раньше и повторюсь ещё раз — ты нужен науке. История мудра и многообразна, она учит нас восприятию сущности человечества. Не было бы истории — не было бы и мира. Из истории мы познали древние культуры, быт народов, живших и творящих тысячелетия до нас…
— Спасибо, товарищ академик, — полушутливо сказал Ставров.
— Ещё рано, мой мальчик, для меня не играет большой роли, стать академиком или остаться профессором. Мне уже 72 года и жизнь осталась позади. Главное быть полезным науке — истории…
26. Следствие продолжается.
В кабинете, принадлежащим группе Карпенко, собралась вся группа в полном составе. Ожидали прибытия пленного бандита и начальника МУРа генерала Плахтина, который выразил желание лично присутствовать на первом допросе.