Золото дикой станицы

Незнанский Фридрих Евсеевич

Кудря презрительно окинул взглядом худощавую неказистую фигуру Клеста:

— Нагибаться неохота…

— Ах ты!.. — Клест яростно сплюнул под ноги Кудри, но сдержался, потому что Димон положил свою тяжелую руку ему на плечо, придерживая горячего казачка.

Димон, который до сих пор с кривой ухмылкой слушал перепалку Клеста и Кудри, обратился к Куренному:

— Смотри, как у лысого руки трясутся…Шо-то он слишком нервничает.

Кудря злобно зыркнул на атамана казаков:

— Эй, Куренной, уйми своих казачков. Шо они гавкают? Собрал около себя девок, типа Бэмби…

Он не успел закончить фразу, как Клест неожиданно сделал резкий выпад ногой прямо в пах Кудре. Тот согнулся от боли, но выхватил пистолет и дважды вслепую выстрелил. Одна из пуль попала в ногу Клесту, тот вскрикнул и с изумлением взглянул на расплывающееся небольшое пятно крови на штанах. Выстрел Кудри как будто дал команду к перестрелке. С обеих сторон началась беспорядочная пальба. Димон и Клест решили не геройствовать и, отстреливаясь, отступали к машине. Кудря остался лежать на земле и продолжал стрелять, пока не закончилась обойма.

Володя удовлетворенно прицокнул языком и перевел прицел на машину, в которой сидел Турецкий. Он увидел, как из нее выскочил здоровенный казак с помповым ружьем и что-то крича во все горло, обежал машину и начал пальбу в сторону ворыпаевских. Турецкий, как это и предполагалось по плану, нагнулся, а Володя выстрелил в лобовое стекло.

— Не зашиб? — пробормотал он, вглядываясь в прицел.

Турецкий поднял голову и оглядел поле боя через разбитое вдребезги окно. Водитель, для которого выстрел в лобовое стекло был полной неожиданностью, вскрикнул:

— Мать твою! Сволочи! Мать твою…

Он выскочил из машины и метнулся в сторону, но Володя уже перехватил его в прицел и выстрелил ему в колено. Водитель упал, как подкошенный, и вьюном пополз в канаву, приволакивая ногу.

— Ну, давай, важнячок, тикай, сейчас хороший момент, — прошептал Володя.

Он перекинул ствол приклада, выстрелил в плечо кому-то из ворыпаевских — тот целился в Турецкого. Ворыпаевский уронил пистолет и схватился за раненую руку, согнувшись от боли пополам.

Дальше события разворачивались совсем не по плану, который они так детально обсуждали с Турецким. Володя с изумлением уставился на Турецкого, когда тот вместо того, чтобы бежать под его прикрытием, сначала присел за машиной, а потом отполз от нее к обочине. Володя тихо выругался, не понимая, что задумал «важнячок». А когда увидел, что произошло дальше, и вовсе растерялся. Куренной, пробегая мимо Турецкого, споткнулся и упал, выронив пистолет. Его уже настигал Кудря, и не целясь, выстрелил в Куренного. Тот ухватился за раненое плечо. Совсем пришлось бы плохо Куренному, если бы не Турецкий. Он вскочил, когда Кудря поравнялся с ним, и с силой толкнул его на машину, ударив об капот. Этим воспользовался Куренной, быстрым движением подхватил свой пистолет и несколько раз выстрелил в Кудрю. Володя увидел, как Кудря упал. А Турецкий опять начал действовать не по плану. Он подхватил раненого Куренного и затащил его в машину.

— Шо ж ты робишь? — возмутился Володя, как будто Турецкий мог его услышать. — Тикай сюда, мать твою. Шо ты творишь?!

Тем временем машины ворыпаевских сорвались с места и умчались так быстро, словно участвовали в гонках на выживание. Да по сути так и было. За ними, зажав рану рукой, прихрамывая побежал Клест, стреляя им вслед:

— Лови свинец, хлеборобы! — орал он, передергивая затвор.

Казаки собрались возле машин, погалдели, помахали в запале руками, видимо, решая, стоит ли пускаться в преследование. Наконец все расселись по машинам, и Турецкий сел вместе с ними.

Володя, ничего не понимая, чувствовал себя полным идиотом.

— Шо ты задумал, скаженный? — растеряно вопрошал он у москвича и злился на него, потому что измененный план был уже вовсе не планом, а вообще неизвестно чем. И какова отводилась роль ему в этой стихийной разборке было непонятно. Он смотрел вслед уезжающим машинам. Наступила тишина, как будто ничего и не было. Только Кудря остался лежать на дороге бесформенным кулем. Хоть какая-то польза от перестрелки бандитов — и тех, и этих, — немного успокоил себя Володя. Он снял с плеча карабин и положил его на траву.

— Ну и шо мне теперь прикажешь робить? — укоризненно произнес он, обращаясь к невидимому собеседнику Турецкому. Было очень обидно, что ему не удалось нанести существенный урон обеим сторонам. А ведь так хотелось! Под шумок с его позиции можно было запросто уложить еще несколько братков. И если бы не предварительная договоренность с московским важняком, он так бы и сделал, нарушая закон. А какой, на хрен, закон, если в станице царит настоящее беззаконие? — в мыслях гневно вопрошал у Турецкого Володя, толкая мотоцикл вверх по невысокому склону. Ветки кустов цеплялись за колеса, он пыхтел и потел и все сокрушался, что план сорвался. А ведь так хорошо все было задумано.

Володя выкатил мотоцикл на дорогу и не спеша двинулся в станицу. Приедет живой и здоровый Лене на радость. Но на душе было очень погано. Не удалось отвести душу и хоть ненадолго почувствовать себя боевым другом. Но еще больше его мучила мысль о том, что Турецкий так и остался в плену у казаков. А как действовать в таком случае, они не договаривались. Надо обдумать, что теперь делать, чтобы освободить московского важняка.

6

Валя изо всех сил старалась изображать на своем лице неубывающий интерес к рассказу тетки. Они уже и поужинали, и муж благополучно смылся якобы выносить мусор, а на самом деле, она не сомневалась, пристроился к соседям-собачникам покурить да поговорить за жизнь. По вечерам они собирались на детской площадке, собаки орошали прибитую травку и загребали свое добро в песочницу, куда на следующий день мамаши выводили своих детишек. Детишки совочками выкапывали непонятные продолговатые камешки и выкидывали их из песочницы, они мешали делать им куличики и строить песочные города. Так что муж, исполнив свой родственный долг перед собственной теткой, поужинав с ней и некоторое время послушав ее занимательные рассказы, был теперь свободен, как птичка. А Вале, как всегда, оставалось сидеть и внимать каждому слову тети Марты, потому что та требовала не только внимания, но и своевременной реакции. Валя то говорила «угу», то «не может быть», то «все-таки какие они гады». Разговор, как обычно, шел о бывших родственниках тети Марты, к которым каким-то боком притулился и Влад, троюродный племянник тети Марты и единственный ее родственник, с коим она еще сохранила нормальные отношения и где ее принимали. И то только потому, что между ними изначально не стояли общие имущественные интересы. Валя думала, что если бы тетка не была так занята бесконечными судебными процессами с родственниками, она могла бы написать познавательную книгу о многолетней борьбе за разные виды наследства, подкрепляя их примерами из собственного опыта. А наследство было немалое, не одно поколение родственников потрудилось, чтобы накопить его. Только не думал и не гадал ныне покойный патриарх рода Теодор Сикорский, что его многочисленные потомки будут грызться из-за огромного участка с ныне сгоревшей трехэтажной дачей, которой до пожара владели четыре семьи Сикорских. Тетя Марта помимо земельного участка присовокупила к наследству могилы общих предков на Новодевичьем кладбище, могилы других общих предков на Введенском кладбище, и даже заявила права на квартиру своего покойного брата, которую захапала его вдова, причем, как считала тетя Марта, абсолютно незаконно. Потому что она, родная сестра, прожила вместе с братом пятьдесят лет, пока они не разъехались по разным квартирам, а эта посторонняя женщина, хитростью окрутившая убежденного холостяка Стасика, успела с ним пожить всего четыре года. Ну и что, что эту квартиру Стасик получил путем размена общей с Мартой квартиры? Он ведь прожил с сестрой неизмеримо дольше, чем с женой. Марта каждый раз подчеркивала, что Стасик женился не по своей доброй воле, а исключительно потому, что эта женщина окрутила его хитростью.

— Почему хитростью? — однажды спросила Валя, подозревая какие-то интриги со стороны той чужой женщины, ради которой дядя Стас бросил родную сестру тетю Марту, разменял родительскую квартиру и женился на своей сотруднице.

— А как же еще? — удивилась тетя Марта. — Они двадцать лет вместе работали, она перед ним мелькала, мелькала, и все-таки своего добилась — женила на себе. А теперь живет в его квартире, хочет оттяпать могилы наших родственников и часть нашего дачного участка. На правах вдовы. А нас там и так полна коробочка, никак не можем разделиться.