Шрифт:
Книжное издательство Бабицкого
Глава 1. Письмо из прошлого
Каждое воскресенье Маруся рыдала.
Ну а как иначе? Еще одна неделя прошла, принц опять не встретился. По хрустальным туфелькам девичьих мечт ползли змеистые трещины. А еще хотелось зефира. Эклеров тоже, или, миндальных пирожных. Чего-то ужасно вкусного, причем именно «ужасно» – калории-то ее точно не пожалеют. При мысли о лишних килограммах слезы становились еще горше и безудержнее.
Подругам она уже давно перестала жаловаться. Те все равно не понимали. Кривили губы, округляли глаза. «А как же Олег?!» – говорили эти дурочки.
Нет, конечно, Олег был прекрасен. Завсегдатай спортзалов и танцполов. Ездит на новеньком «Ягуаре», который подарил папаша – депутат Государственной думы. Блондин! И, что самое важное, уже третьекурсник. Для любой девушки, только что сдавшей экзамены после изматывающего первого года на филфаке, это просто мужчина мечты.
Но только не для Маруси.
Олег ненавидел стихи и котят, отказывался смотреть «Сумерки» и вообще терпеть не мог всей этой, видите ли, «романтической чуши». Гулять по парку, держась за руки? Кормить лебедей хлебными крошками? Вот еще! Лучше посидеть в баре, идеально – в спортивном баре. Да, пупсик? Пупсик! Вы заметили? Ласковыми словами он девушек тоже не баловал, наоборот, не раз подчеркивал, что телячьи нежности – для слабаков.
Да разве Ромео или Тристан были слабаками? Конечно, нет. На минуточку, они на двоих покрошили в капусту больше народу, чем все как-будто-крутые-парни из их института вместе взятые. Зато каждое слово, обращенное к Джульетте или Изольде, было пронизано романтикой. Читаешь и млеешь, словно солнечными лучами пригревает.
«Слушай, Ромео и Тристан просто выдумка писательская», – сказал ей вчера Олег. Думаешь? Ладно, пусть так. Но марусин прадед, капитан первого ранга Петр Николаевич Антипин – не выдумка. Не персонаж «сопливых книжек». Он герой русско-японской войны. Человек из железа, державший в почтительном страхе команду отчаянных головорезов на крейсере «Дунай». Но ведь писал такие трогательные письма. От души писал…
Маруся достала жестяную коробку от мармелада «Империал». Мечта любой гимназистки начала прошлого века. Сладости из городка Рамонь с легкой руки принцессы Ольденбургской наводнили в те годы и Петербург, и Москву. Мало кто догадывался, что эта самая Рамонь вовсе не во Франции, нет. Лакомства делали на кондитерской фабрике неподалеку от Воронежа. Но Маруся их все равно не пробовала. Зато в безвкусно раскрашенной жестянке хранилось самое заветное сокровище их семьи. Письма прадеда. Они всегда были символом великой любви и идеального отношения к женщине. В возрасте семи лет Маруся впервые прочла их, складывая по слогам длинные слова. Пугаясь незнакомых букв, сгинувших вместе с огромной империей в октябре 1917-го. Впитывая истинные чувства, которые всегда становятся острее в момент разлуки. Вот с тех пор и решила, что выйдет замуж только за настоящего романтика.
Прошло одиннадцать лет, а она до сих пор не замужем. Принцы не ходят за ней толпами с предложениями руки, сердца и полцарства. Снова потекли слезы, но девушка решительным жестом смахнула их со щеки. Нужно дать Олегу последний шанс: она прочитает письмо прадеда на сегодняшнем свидании. И если ухажер не признает, что мужчине не зазорно быть романтиком…
Значит, встреча будет последней!
Из стопки писем, перевязанных ленточкой – конечно, розовой, – Маруся достала одно. Не глядя. Час спустя, читала его дрожащим голосом в маленьком кафе на Арбате. Голос дрожал от того, что, во-первых, прабабушку тоже звали Марией, и это наполняло момент особым смыслом, как будто прямо сейчас замкнутся круг и случится что-то важное. А во-вторых,
Кхе-м! Да-да. Письмо.
Она читала вслух, не глядя на бумагу. Маруся так часто повторяла про себя заветные строчки, что могла бы пересказать текст целиком. С любой буквы.
«Возлюбленная моя Мэри!
Уже не надеюсь увидеть Вас нынешней зимой. Да и весна будет, судя по всему, призрачно-ледяной пустыней.
Каждую ночь мне снятся Ваши глаза. Ваши руки, которые держат книгу в синем переплете. Вы читаете сказку Алеше перед сном. Сын уже дремлет, но продолжает шептать: «А что дальше? Выстоит ли Гулливер против целого флота?» Вы улыбаетесь, отбрасываете с лица непослушную прядь волос, ту, что неизменно выбивается справа… Именно эту картину я бережно храню в своем сердце – наш последний спокойный вечер. А в полночь прискакал гонец с приказом немедленно ехать в Кронштадт, и утром эскадра была уже на пути в Порт-Артур.
Представьте себе, здесь, в осажденной крепости, я научился засыпать даже под грохот японских пушек. Как же противно свистят их снаряды! Помните сумасшедшую цыганку, которую мы встретили однажды по дороге на воды? Ее визгливую, безобразную песню каждую ночь повторяют вражеские мортиры…
Порт-Артур погибает, но не сдается. Мне удалось увести корабль из-под огня и прорваться к родным берегам. Сегодня прибыли во Владивосток, откуда и отправляю это письмо. Не хочу Вас расстраивать, но как только вошли в бухту, надо мной закружились чайки. Они протяжно кричали и хлопали крыльями. Матросы истово крестились, все повторяли: плохая примета. Души погибших моряков зовут к себе. По счастью, в приметы я не верю. Знаю, что сила Вашей любви защитит от бед и напастей.
Драгоценная моя Мэри, мечтаю обнять Вас, покачать на коленях сына. Но эти мечты разъедает пороховой дым. Мне придется вернуться туда – в проклятый ад, где голосят безумные пушки японцев. Прошу Вас, говорите с Алешей обо мне. Говорите чаще. Тогда даже в черном дыму баталий я буду видеть лучи света Ваших сердец…
Перечитываю письмо, обнимаю глазами каждую строчку. Предлоги, частицы, местоимения – важно ли все это для понимания главного? Отнюдь, все это только скрывает смысл. Отныне верьте только третьему слову – я Вас неутолимо и искренне люблю!»
– Подожди, подожди! Я все понимаю, любовь-морковь, бла-бла-бла. Но зачем дальше в письме вот эта линия? – Олег ткнул пальцем в пожелтевшую страницу. – Смотри, отчеркнуто в два приема, не очень твердой рукой.
– Может быть, чтобы подчеркнуть важность признания, – пожала плечами Маруся. – А может потому, что дальше стихи. Прадед никогда не писал стихов, но получилось так трогательно. Как будто он точно знал, что прощается.
«Утонувшее солнце – золото ваших кос,
За горизонтом спрятал позавчерашний день.
В пещерах дурного сна, на островах моих слез.
В короне императрицы, под крыльями лебедей…
Моя главная печаль: а вдруг примета сбудется? Я совершил сто нелепых ошибок за 31 день ноября. Мэри, под огнем крейсер «Диана» и наша участь не завиднее. Найдите силы простить, если мы больше не встретимся и гибель в сражении или болезнь разлучит наши сердца и души навсегда…»