Золото смерти

Ивнев Рюрик

1914

«Земная кора — обратная сторона медали…»

Земная кора — обратная сторона медали. А лицевая закрыта зеленой плесенью. За чьи то преступления нас сюда послали Под хлесткие удары и каторжные песни. И все так важно — и ботинки, и разговоры, И катанье на моторах и сонные прогулки; Только несколько сумасшедших взоров Знают настоящее значенье улиц гулких. Вот сегодня меня ударит палка, А завтра камень или скрученная веревка Я заплюю ненужную весталку И обниму рецидивистку воровку. Нет

ни одного события без причины, В густом смешении мы поймем все знаки. У загоравшейся пыльной лучины Я сниму кольцо, толстое, как шина, И забуду о несуществующем браке.

1913

«Игрушечные карлики на звонких резинках…»

Игрушечные карлики на звонких резинках, Подпрыгивая, доскакивают до потолка: Сегодня жизнь, а завтра починка И на черной перевязке белая рука. У зеленого столика, сражаясь в карты. Карлики высовывают языки, А в мое окошко заглянуло солнце марта И сжало похолодевшие виски. И возникла боль, но, Боже, не исчезла, А увеличилась в тысячу раз. Я карликов бумажных ножницами изрезал И заплакал, хотя не сразу.

1914

«Глотну, как воздух, яростный огонь…»

Глотну, как воздух, яростный огонь, Перекрещусь, как в детстве научили… Все вижу я прозрачную ладонь, Что гвоздиками к дереву прибили. И мертвый рот теперь, как мертвый мед. — Кричи! Кричи! Вонзи копье слепое В уста, в глаза, в бедро, в огонь, в живот, Пусть смотрит это небо голубое!

1913

«Склонился к движущемуся ковру…»

Склонился к движущемуся ковру Людских объедков, шляпок и отбросов. Я слова сахарного «умру» Не понимаю. Солнце смотрит косо. И магазинщики отвесили губу, И покупатели зажали кошелечки, Я слова сахарного «в гробу» Не понимаю. От Финляндских сосен До волн Каспийских — все один визит. И как не сумасшествуй, ни грози Я равнодушен, ветренен, несносен.

1911

«Наклон стены. Отбросы. Дверь гнилая…»

Наклон стены. Отбросы. Дверь гнилая, Ведущая в уборную, и слизь Какая то. Собака, чахло лая, Ждет смерти. Образы слились В одну мочалку спутанную. Дом Невероятным кажется, глупейшим. Из окон визг, пылающей вином, Измученной любовным горем гейши. Кошачий запах слаще пряных роз, Растущих в палисадниках колючих. О, сколько веточек, морщин и слез. О, сколько косточек и змей гремучих. Объято все дрожанием святым, Несу простор души полузасохшей И ставши изъязвленным, злым, пустым, Пью смерти заржавевший ковшик.

1913

«Ножичком, ножичком острым…»

Ножичком, ножичком острым Продырявь кожицу и встань Рано утром. — и рост твой Уменьшится. Герань На окне побелеет. Ножичком, ножичком острым Медленно пробуравь Кожицу и рост твой Уменьшится.

Лампу заправь. Герань зазеленеет. Ножичком, ножичком острым Пробуравь кровь, жир, кость. Мускул, — и рост твой Уменьшится. Придет гость Непрошеный. Герань омертвеет.

1914

«К растаявшему золоту свечей…»

К растаявшему золоту свечей Приникла нежно голова седая. Но все равно, теперь — падеж какой, Погода на дворе какая. Вот жалкий день, вот отрывной листок. Мне все равно, куда теперь он ляжет, И, как душа, пылающий Восток — Мне ничего уже не скажет.

1914

«Мертвых веток треск…»

Мертвых веток треск, Птицы тяжелый крик. Молнии белый блеск, Ангела белого лик. Как все знакомо мне, И как все странно блестит. Видишь — в Божьем огне Тело мое не горит. Я до конца изучил Сладость изъязвленных минут Ты видишь — Его лучи К лицу моему не идут.

1915

«Блаженный рот — он заперт на замок…»

Блаженный рот — он заперт на замок, А ключ затерян средь песков Сахары. Вот солнце льет бичующий поток На лес, на поле, на гнилые нары. О, как мне жить? Как мыслить? Как дышать? Как может сердце действовать и биться. Ты видишь — лишь высчитывать, да лгать… Да в жалкие слова могу рядиться. О, если б ад, как есть, существовал С наивною жаровней и крючками. С какой бы сладкой болью целовал Вот это очищающее пламя. Пустыни нет. И все народ, народ. Все шкурки, шляпки, зонтики и перья. Вот мертвая пустыня — мертвый рот Вот мертвая пустыня — мертвый берег.

1914

«Придави дверью скрипучей…»

Придави дверью скрипучей Нежную руку синюю. Ах! Как легко, свежо. Завистью ползучей Обрисуйте линию Затруби(те) в рожок. И когда раскроются Лица (от счастья) всех, Радующихся всему — Улыбкой злобной месяца Покрой их дряблый грех Без похвалы, без мук.

1913

«Вы первый раз (на Вы я перешел…»

А.Б.

Вы первый раз (на Вы я перешел С тех пор, как друг скончался) мне открыли. Что хорошо и что не хорошо. Я помню рукомойник (руки в мыле), А Вы стояли рядом и шутили. Теперь смешно, пожалуй, но тогда… Я верил в то, что в спиритизме Вашем Моря, народы, сны и города. Вы были содержательней и старше, А я был глупеньким, и отношенья наши Изобразил бы так я: вера и любовь. Кто верил, кто любил — не понимаю — Но вот бумага и на ней та кровь, Которую с такой любовью вспоминаю, Которая гниет (но с ней я встречусь вновь!)