Золото стрелка Шарпа
Шрифт:
После ночного похода Шарп стал его уважать. Сквозь облачный покров едва проглядывала луна, однако майор уверенно вел роту по сильно пересеченной местности. Во мраке они оставили позади границу, о чем Керси сообщил полувнятным ворчанием, а затем шли под гору к реке Агеде, и там, при первых знамениях рассвета, сделали привал.
Проникнуться симпатией к майору мешала изрядная толика раздражения. В пути Керси то и дело приставал к Шарпу с назойливыми советами, как будто лишь он один понимал все проблемы на свете. Местность он, конечно, знал – от полей вдоль дороги, что соединяла Альмейду со Сьюдад-Родриго, до хаотического нагромождения холмов на севере,
– Партизанам, Шарп, известно все; тут даже мышь не прошмыгнет без их ведома. Каждого французского гонца вынуждены охранять четыреста солдат! Нет, вы можете себе представить?! Четыреста сабель для одного нарочного, да и этого не всегда хватает.
Шарп смог это представить и даже посочувствовал французам. За каждую перехваченную депешу Веллингтон платил звонкой монетой; иногда в его штаб приносили бумаги в пятнах засохшей крови, и везло тому гонцу, который погибал в стычке, а не под пытками. Раненых брали в плен не ради сведений, а ради мести; горная война испанцев с французами давно превратилась в страшную летопись невыносимых мук.
Рассказывая, Керси шуршал страницами невидимой Библии.
– Днем эти люди – пастухи, пахари, мельники, а ночью – душегубы. На каждого француза, убитого нами, они укладывают двух. Представляете, каково тут лягушатникам, а, Шарп? Каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок в этом краю – смертельный враг. Испанцы даже катехизис переделали. «Разве французы – истинно верующие? Нет, французы – исчадья ада, творящие богомерзкие дела, их надобно искоренить». – Снова Шарп услышал лающий смех.
Ноулз вытянул ноги.
– Сэр, а женщины тоже воюют?
– Воюют, лейтенант, воюют наравне с мужчинами. К примеру, Тереза, дочка Морено, ни одному мужчине не уступит. И засады устраивать, и преследовать умеет. Видал я, как она убивает.
Шарп поднял глаза. Над головой засеребрился туман – меж вершинами холмов струился рассвет.
– А что, больше никто не рискнул обручиться с Эль Католико?
Керси расхохотался.
– Никто. – Он помолчал секунду-другую. – Они, конечно, не ангелочки. Некоторые – просто разбойники с большой дороги, грабят собственный народ.
Ноулз заметил его смущение.
– Вы имеете в виду Эль Католико, сэр?
– Нет, – ответил Керси дрогнувшим голосом. – Но это крутой человек. Я видел, как он заживо освежевал француза. Сдирал кожу дюйм за дюймом, да при этом еще и молился.
Ноулз с отвращением хмыкнул, и Керси, уже видимый в тумане, укоризненно покачал головой.
– Лейтенант, вам бы не мешало знать, как они ненавидят. У Терезы мать погибла от рук французов, и смерть ее была далеко не легкой. – Майор опустил глаза на Библию, не сумел ничего прочесть и направил взгляд в светлеющий туман. – Надо подниматься. До Касатехады два часа ходу. – Он встал. – Пойдем через реку. Сапоги лучше связать и повесить на шею.
– Да, сэр, – терпеливо отозвался Шарп. В солдатские годы он перешел вброд, наверное, тысячу рек, но Керси, похоже, втемяшил себе в голову, что имеет дело с наивными молокососами.
И вот они за Агедой, мокрые по пояс и продрогшие, дальше самых передовых английских дозоров. И нет надежды встретить своих кавалеристов или капитана Лассау с немецкими клинками – случись беда, придется рассчитывать только на собственные силы.
Перед Шарпом лежала французская территория, и Керси, ехавший впереди, настороженно высматривал знаки вражеского присутствия. Здесь, на охотничьих угодьях французов, разыгралось великое множество драм – мелких, но кровопролитных стычек между партизанами и кавалеристами. Поэтому Керси держался вершин – если вдруг покажется неприятельский патруль, стрелки укроются среди высоких скал, недосягаемых для конницы. Солдаты, судя по всему, волновались, их радовало, что враг наконец-то рядом. Люди ухмылялись, когда Шарп окидывал взглядом роту, пробирающуюся по козьей тропе.
Сейчас в роте было лишь двенадцать стрелков, считая его самого, – двенадцать из тридцати одного, пережившего ужасы отступления к Корунье. Зеленые кители – отличные солдаты, лучшие бойцы в армии. Он гордился ими. Бывший браконьер Дэниел Хэгмен – в стрельбе ему равных нет. Пэрри Дженкинс – пять футов и четыре дюйма уэльской болтливости, умелец варить суп из топора. В бою рядом с Дженкинсом всегда Исайя Танг, знающий толк в книгах и выпивке, мнящий Наполеона просвещенным гением, а Британию – гнусной тиранией, однако дерущийся с хладнокровием и удалью настоящего стрелка. Танг читает друзьям приходящие изредка письма, его все время подмывает спорить с Шарпом об идее всеобщего равенства, но он не отваживается. Хорошие солдаты.
Остальные тридцать три – красные мундиры, вооружены гладкоствольными мушкетами Брауна Бесса, но при Талавере показали себя неплохо, да и зимнюю скуку на границе перенесли достойно. Лейтенант Ноулз, все еще благоговеющий перед Шарпом, – офицер что надо, смел и честен. Шарп кивнул капралу Джеймсу Келли, тощему ирландцу, ошеломившему батальон женитьбой на Прю Бакстер, вдове на фут выше него ростом и на два стоуна тяжелее. Но три месяца семейной жизни едва ли отучат ирландца улыбаться. А вот и сержант Рид, методист, пекущийся о душах товарищей, – и право, ему есть о чем печься. Ибо в роте легкой пехоты хватает бывших преступников, которых вербовка спасла от закона, а уж греху пьянства предавались чуть ли не все. Но теперь они в роте Шарпа, и он будет их защищать, даже таких ничтожеств, как рядовой Баттен или рядовой Роч, уступающий свою жену по шиллингу за раз.
Самый лучший среди них – сержант Харпер – шагал рядом с Шарпом. Кроме семиствольного ружья он тащил ранцы двух солдат, падавших с ног от усталости после ночного перехода.
Ирландец мотнул головой, указывая вперед.
– Что дальше, сэр?
– Заберем золото и вернемся. Все просто.
Харпер улыбнулся. В бою он был страшен, любил напевать древние саги про гэльских героев – воинов Ирландии. Но в обычное время предпочитал скрывать смышленость за услужливостью, которая одурачит самого черта.
– Вы в это верите, сэр?
Шарп не успел ответить. В двухстах ярдах впереди Керси остановил коня и спешился. Затем указал направо, вверх по склону, и Шарп повторил его жест. Рота быстро рассредоточилась и залегла среди камней, а встревоженный Шарп подбежал к майору.
– Сэр?
Керси не ответил. Он напрягся, как охотничий пес, готовый поднять дичь, но по его глазам Шарп догадался, что майору и самому невдомек, отчего он насторожился. Тут явно сработал инстинкт – лучший дар солдата, однако Шарп, склонный доверять собственной интуиции, ничего не чувствовал.