Золотое кольцо всадника

Предсказание моей супруги Сабины сбылось: в течение двух долгих лет Нерон даже не помышлял о разводе с Октавией. Вернувшись после смерти матери в Рим, он из политических соображений удалил Поппею из дворца и виделся с ней тайком, по ночам. Он простил многих изгнанников, вернул отправленным прежде в отставку сенаторам их должности и щедро раздал несметные богатства Агриппины всем, у кого хватило ума хоть что-нибудь попросить. Впрочем, наследство Агриппины мало интересовало римскую знать, так что император частенько радовал народ, щедрой рукой бросая зрителям цирковых представлений билетики-жребии, по которым счастливчикам доставались рабы и поместья его матери.

Стремясь успокоить совесть и завоевать расположение подданных, он внес в сенат предложение об отмене всех прямых налогов. Разумеется, Нерон отлично понимал, что это совершенно неприемлемо и что сенаторы непременно ему откажут, однако понимал он и то, что народ назовет его своим благодетелем и станет проклинать сенат.

И все же налоговая система претерпела ощутимые изменения и исправления. Так, налоги с товарооборота были снижены, а главное, любой римский гражданин получил право знать, почему и каким налогом он может быть обложен. Сборщики податей, конечно, ворчали недовольно, потому что их лишили возможности произвольно устанавливать размер налогов и присваивать себе едва ли не львиную их долю, но зато торговцы вздохнули с облегчением, так как цены перестали резко меняться, а налоги с оборота товаров уменьшились.

Нерон наконец-то решился участвовать в состязаниях колесниц, объявив в свое оправдание, что боги и цари всегда любили управлять стремительно несущимися упряжками. Чтобы подать пример знатным римлянам, он сам выступил на открытии задуманных им по греческому образцу великих игр — император пел и аккомпанировал себе на лире. За время, прошедшее со смерти Агриппины, голос Нерона окреп и приобрел металлические нотки. Отвечавший за безопасность цезаря Бурр [1] всякий раз посылал в театр отряд преторианцев, которые не только следили за порядком, но и бурно аплодировали Нерону. Префект тоже громко хлопал, выражая одобрение происходящему, хотя в глубине души стыдился за своего императора. Вероятно, втайне Бурр опасался, что Нерон может пристраститься к еще более постыдным занятиям.

Следствием всего этого было то, что Рим захлестнула мода на все греческое. Большая часть сенаторов и всадников [2] приняла участие в нерониях. Юные девушки из известных семейств исполняли греческие танцы, а иногда к ним присоединялись и пожилые матроны. Я, разумеется, не имел ничего против развлечений, которые должны облагораживать народ, экономя при этом мои силы и деньги, но самому народу, похоже, кроме состязаний квадриг, мало что пришлось по вкусу.

Публика поговаривала, что профессиональные актеры — певцы, музыканты, танцовщики и комедианты — делают свое дело не в пример лучше любителей; кроме того, многие роптали, что в паузах не показывают диких зверей, не говоря уже о выступлениях гладиаторов. Старейшие из патрициев боялись, что теплые ванны и женственная музыка изнежат римских юношей и ослабят их боевой дух, так что у Рима больше не будет крепких телом и духом военных трибунов.

И тут как нарочно в Армении с новой силой вспыхнула война, а в Британии некая женщина по имени Боудикка [3] подняла племена бриттов на восстание против Рима. Целый легион был истреблен полностью, многие римские поселения сровняли с землей, а прокуратор [4] настолько перепугался, что сбежал в Галлию.

Думаю, что у царицы Боудикки было бы куда меньше сторонников, если бы наши легионы не имели приказа кормиться с населения, а проценты с денег, выданных Сенекой британским союзникам Рима, не были бы столь огромны. И по сей день варвары плохо разбираются в финансовых делах.

Молодые всадники вовсе не горели желанием отправляться в Британию, чтобы получить там стрелу или заживо поджариться на костре бриттов. Они оставались в Риме, бренчали на лирах, разгуливали по улицам в греческих туниках и хвастались друг перед другом своими длинными волосами. Еще до того, как положение окончательно прояснилось, Нерон предложил сенату обсудить вопрос о выводе римских легионов из Британии. Страна эта больше поглощала, чем давала. Из Британии вернулись бы три легиона, ибо четвертый уничтожен, и их можно было бы перевести на Восток, к границам Парфянского царства.

Предложение императора вызвало жаркие дебаты, в ходе которых с блестящей речью выступил Сенека, этот известный миротворец и филантроп. Он восславил грандиозные победы Божественного Клавдия в Британии и заявил, что Нерон не может отказаться от завоеваний своего приемного отца, не причинив ущерба своему имени и славе. Но, конечно же, в действительности Сенеку интересовали лишь деньги, вложенные им в Британию.

Один из сенаторов спросил: неужто ради того, чтобы Сенека впредь спокойно собирал свои доходы, было необходимо уничтожить семьдесят тысяч римских граждан и союзников Рима, а также разграбить и предать огню два цветущих города.

Сенека покраснел и принялся оправдываться, уверяя, будто деньги, которые он ссудил бриттам, предназначались для развития страны и в первую очередь — ее торговли. Это могут подтвердить и другие сенаторы, предоставлявшие свои средства для той же цели. Если же коварные племенные царьки бриттов потратили эти деньги на кутежи и приобретение оружия, то тут нет его вины. А первопричиной этого восстания без сомнения являются произвол и политически недальновидное поведение легионеров. Их предводителей следует наказать, а в Британию незамедлительно отправить подкрепление.

Разумеется, сенат и в мыслях не держал отказываться от Британии — настолько сильна еще была старинная римская гордость. В конце концов в непокорную страну решили послать новые войска. Несколько десятков разгневанных отцов заставили-таки своих великовозрастных сынков постричься и поехать трибунами [5] в Британию. Молодые люди отправились в путь с лирами за спиной, но стоило им увидеть опустошенные римские поселения и услышать пронзительные боевые кличи бриттов, как они позабыли о музыке и взялись за мечи.

У меня есть особые причины так подробно рассказывать о событиях в Британии, хотя сам я и оставался тогда в Риме. Боудикка была царицей столь знакомого мне племени иценов. Когда супруг ее умер, римские чиновники истолковали его завещание таким образом, что якобы все земли иценов должны были отойти Риму. Правда, завещание это было достаточно запутанным, и в нем с трудом могли разобраться даже знающие юристы. Когда же Боудикка опротестовала судебное решение, заявив, что по древнему британскому обычаю вдова является полноправной наследницей, легионеры высекли ее, надругались над обеими ее дочерьми и отторгли земли иценов. Кроме того, легионеры выгоняли из поместий многих знатных бриттов, убивали мирных жителей и вообще всячески бесчинствовали.