Золотое время (антология)
Шрифт:
Десять тысяч лет! Стоит ли удивляться, что они устали от жизни?
Просто невероятно! Последние люди Земли в чреве гигантского музея в качестве его главных экспонатов! И с этим ничего не поделаешь.
Ничего?
«Нет, еще не все потеряно», — осенило меня. Я глубоко вздохнул.
— Никуда не уходите! — крикнул я живым трупам. — Я сейчас вернусь.
Лишь выбежав из музея и со всех ног помчавшись к машине времени, я понял полнейшую бессмыслицу своих слов.
В аптечке я быстро нашел нужные мне ампулы и поспешил назад. Реювенил вот что могло мне
Ученые, готовившие полет в будущее, предусмотрительно снабдили меня реювенилом на случай, если я не могу вернуться и захочу продлить себе жизнь. Недавно открытое вещество, чудо нашего века, освобождало человека от страданий старости, возвращало силы и юношеский задор.
Но создатели реювенила и не подозревали, для чего будет использовано их средство. С его помощью я вдохну жизнь в умирающую планету.
«Что ты собираешься делать?»
— Я хочу вернуть вас к жизни, — ответил я. — Это лекарство… возможно, вы не знали о его существовании. Оно создано на заре цивилизации, в 2075 году. В мое время.
«Чем оно нам поможет?»
— Благодаря ему вы вновь станете молоды. Вы сможете выйти отсюда, заселить Землю, раздуть пламя жизни.
«Зачем? Зачем начинать все сначала?»
Я пропустил мимо этот мрачный вопрос. Мне казалось, что сейчас самое главное — вывести этих исстарившихся людей из летаргического сна, вдохнуть в них энергию, желание продолжить род человеческий, использовать представившуюся возможность.
Я подскочил к первому из них, с трудом нашел бицепс в ворохе одежд и ввел лекарство. Затем перешел ко второму, третьему. Я делал двенадцатый укол, когда первый из моих пациентов шевельнулся. Реювенил действовал! Они молодели прямо на глазах.
«Зачем ты это сделал?» — спросил чей-то голос.
Я только улыбался, глядя, как розовеют их лица. Объясняться не имело смысла. Позже, став молодыми, они поймут, как прекрасно жить, изучать мир, рисковать, как рискнул я, согласившись испытать машину времени.
И я смотрел, как менялся их облик, как с каждой секундой они становились моложе и моложе.
И тут, совершенно неожиданно, мой мозг пронзил сердитый вопрос:
«Какую дозу ты нам ввел?»
— Нормальную дозу, предназначенную для пожилого человека, — ответил я. — Один кубический сантиметр.
«Безумец!»
— Но почему? В чем дело? — испугался я.
«В чем дело, спрашиваешь ты? — холодно процедил голос. — За десять миллионов лет человеческий организм заметно изменился. Наши органы совершенствовались, освобождаясь от всего лишнего».
Неужели я ошибся? Действительно, они быстро молодели, слишком быстро!
«Неужели ты не понимаешь? Ты ввел нам дозу, рассчитанную на ваши примитивные, неуклюжие тела, но не на нас! Ты ввел нам слишком большую дозу!» Я облегченно вздохнул. Уж в этом-то не было ничего плохого. Реювенил давали людям, достигшим семидесяти-восьмидесяти лет. Вполне логично, что те, чей возраст исчисляется тысячелетиями, для получения аналогичного эффекта должны получить большую дозу. Поэтому я мог не волноваться.
Но сердитые вопросы сыпались, как из
Через два часа омоложение завершилось, и я смотрел на плоды своих трудов: на двенадцать голых, отчаянно вопящих младенцев.
Я превратил в младенцев двенадцать последних людей Земли, и теперь мне не оставалось ничего другого, как заботиться о них.
С тех пор прошло пять лет. Они уже подросли, научились ходить и бегать. Я не решаюсь оставить их и вернуться в 2075 год из опасения, что ученые не пустят меня обратно. Не могу же я бросить на произвол судьбы двенадцать крошек.
Вот я и остаюсь там, за десять миллионов лет, и жду, пока они вырастут. К счастью, в «Хранилище веков» я нашел ползунки и многое не менее необходимое.
Полагаю, пройдет еще лет десять, и я смогу оставить их одних, чтобы они начали строить новый мир. Тогда я вернусь в 2075 год. Вот удивятся в лаборатории, когда я выйду из машины времени, постарев на пятнадцать лет!
А пока я привязан к будущему — кормилица и нянька последних людей Земли!
Джек Финней
Боюсь…
Я боюсь, я очень боюсь, и не столько за себя — мне, в конце концов, уже шестьдесят шесть, и голова у меня седая, — я боюсь за вас, за всех, кто еще далеко не прожил положенного ему срока. Боюсь, потому что в мире с недавних пор начались, по-моему, тревожные происшествия. Их отмечают то тут, то там, о них толкуют между прочим — потолкуют, отмахнутся и позабудут. А я-таки убежден — отмахиваться нельзя, и если вовремя не осознать, что все это значит, мир погрузится в беспросветный кошмар. Прав ли я — судите сами.
Однажды вечером — дело было прошлой зимой — я вернулся домой из шахматного клуба, членом которого состою. Я вдовец, живу один в уютной трехкомнатной квартирке окнами на Пятую авеню. Было еще довольно рано — я включил лампу над своим любимым креслом и взялся за недочитанный детектив; потом я включил еще и приемник и не обратил, к сожалению, внимания, на какую он был настроен волну.
Лампы прогрелись, и звуки аккордеона — сначала слабенькие, затем все громче — полились из динамика. Читать под такую музыку — одно удовольствие, и я раскрыл свой томик на заложенной странице и углубился в него…
Тут я хочу быть предельно точным в деталях; я не заявляю, нет, будто очень вслушивался в передачу. Но знаю твердо, что в один прекрасный момент музыка оборвалась и публика зааплодировала. Тогда мужской голос чувствовалось, что аплодисменты ему приятны, — произнес с довольным смешком: «Ну ладно, будет вам, будет», — но хлопки продолжались еще секунд десять. Он еще раз понимающе хмыкнул, потом повторил уже тверже: «Ладно, будет», — и аплодисменты стихли. «Перед вами выступал Алек такой-то и такой-то», — сказал радиоголос, и я опять уткнулся в свою книжку.