Шрифт:
Глава 1.
Весна, как всегда на Байкале, пришла тихо-тихо, ночью, когда никто не слышал ее осторожных шагов. Еще вчера кусали и рвали с земли снежное одеяло колючие ветра Сагаалгана, как вдруг утром пригрело солнышко, сморщился и потемнел снежный покров. Радостно затараторили поползни и синицы. Нежась под солнышком, раскрыли мохнатые сиреневые чашечки цветки сон-травы. Кап-кап-кап! – застучали, срываясь с сосновых лапок, прозрачные капельки воды. Одна из них, самая смелая, упав на землю, не разбилась, а схватила за руку подружку и потекла ручейком все дальше, дальше, вниз, под горку, в
А в ямке – на самом деле это была норка – спал суслик Доржо. Всю зиму он, свернувшись клубочком под боком у своего дедушки, смотрел сны о теплом солнышке и так засмотрелся, что едва не проспал весну. Но храбрая капелька шлепнулась с потолка ему прямо на нос.
– А-а-пчхи! – сказал Доржо и проснулся.
Он понюхал воздух и понял, что происходит что-то замечательное. Настолько замечательное, что оставаться в норке больше не было никакой возможности! И, не трогая мирно храпящего дедушку, Доржо подтянулся и выглянул наружу.
Песня суслика
Словно платье степь надела,
Очень стало хорошо!
Значит, будет нынче дело
И для суслика Доржо!
Я найду в траве саранку,
Слаще сахара она.
Я проснулся спозаранку,
А вокруг уже весна!
Доржо выкатился из норки кубарем и немного покувыркался, выбивая из шубки пыль и разминая затекшие за зиму лапки. А вокруг уже вовсю цвели подснежники, почти такие же синие, как небо.
– Нарву-ка я букет, – решил Доржо. – Дедушка проснется – вот обрадуется!
И он побежал к полянке на берегу. Стебли у цветов были толстенькие, мохнатые и очень крепкие! Так что он даже успел устать, когда заметил под одним из кустиков сон-травы что-то блестящее. Вот чудеса! Это была странная загогулинка из ярко-желтого металла, то ли цветок, то ли звездочка, да еще и с крючочком сверху. Что же это может быть? Суслик раньше никогда такого не видел. И Доржо поскакал обратно в норку.
Дедушка уже проснулся и сидел на пороге, тревожно поглядывая в сторону моря. Он понял, что внук побежал встречать весну, но начинал беспокоиться. И тут появился запыхавшийся Доржо с букетом и новостями.
– Деда, погляди-ка, – закричал он еще издали. – Я нашел такую странную штуковину! Это, наверное, кусочек солнца – смотри, как блестит!
– Нет, внучек, – засмеялся старый суслик. – Это, конечно, не солнце… Но вещь интересная. Человеческие женщины носят такие в ушах. Они думают, что так будут красивее…
– Да ты что? – ахнул Доржо. – Такие уродины?! И им помогает?!.
– По-моему, не очень… Но эта к тому же еще и старинная. Я думаю, она лежит тут с тех пор, как люди затеяли строить золотого идола… Тогда из всех селений Бескрайней степи несли люди золото в стан хана Хархана. Долгая это история…
– Деда, расскажи!..
– Рассказать? Ну, слушай…
****
Давно это было. Первый суслик был тогда малышом-несмышленышем, который только начал высовывать нос из норы, а солнце на небе висело так низко, что по вечерам, опускаясь спать на тот берег Байкала, иногда подпаливало вершины сосен. Для нас, сусликов, время течет незаметно… А люди отмеряют века правителями. Так вот, в те годы правил Бескрайней Степью Великий Хан Хархан. Тысячи и тысячи воинов служили в его армии. Больше, чем травинок в степи, было скота в его стадах. Сундуки в его казне ломились от золота – вот этого желтого металла, что ты нашел. Люди его ценят дороже жизни…
Сильный это был человек и могучий воин. Не один десяток лет сидел он на троне и земель завоевал немало. Целые рода платили ему дань! Велика была его слава в Бескрайней степи… Но слава земная – дым костра, без следа тающий в небе. Все чаще думал хан Хархан, что будет, когда он отправится в земли предков…
Глава 2.
С вечера Хархану нездоровилось. Ломило поясницу, ныли колени. Так всегда бывало перед дождем. Но небо было бледно-голубым, мутным, как будто подернутым дымкой пыли, и влагой в воздухе даже не пахло.
«Как давно я не ходил под дождем с непокрытой головой», – подумал хан. «С тех пор, как стал ханом», – услужливо подсказала ему память. Все и всегда старались ему услужить. Безропотно отдавали ему лучших овец и коней, безропотно шли войной брат на брата по одному его приказанию. Лучшие красавицы степи, черноокие и чернокосые, как кроткие лани, склоняли перед ним головы, трепеща. Проси, что хочешь, великий Хан! Все исполнится тот же миг, да продлятся дни твои на земле.
А дней оставалось все меньше. Каждый новый восход отнимал у него частичку жизни, ничего не обещая взамен: все на свете попробовал хан Хархан, все испытал. Блеск золота пресытил его, кровь врагов утолила жажду славы, покорность красавиц наскучила. Чего желать еще, он не знал.
Рано утром вышел Хархан из дома, одним резким жестом приказав слугам не следовать за ним.
– Вот этот камень лежал здесь, когда я был мальчишкой, – думал он, присев на валун у коновязи перед дворцом. – Я играл перед ним в бабки косточками из ног черного жеребенка. И так же играл в бабки мой отец, и дед мой, и дед его деда… Воины умирают. Только камни остаются лежать там, где были, и тлен не властен над ними. А я уйду к отцу моему и деду, и кто вспомнит меня, мальчика, играющего в бабки? Смелого воина? Грозного хана? Лишь этот камень. Но кому он сможет обо мне поведать? Безмолвие и забвение – вот и мой удел…
– Великий Хан изволил предаться раздумьям?..
Хархан поднял голову.
– Кто здесь? Это ты, Сундалат… Вовремя ты пришел сюда, советник. Вели собраться мудрецам. Скажи им: Великий Хан Хархан знает, что дни его на земле сочтены. Даю им сроку три ночи: пусть придумают, как сделать так, чтоб дни славы его на земле были бессчетны.
***
– Деда, а что такое слава? – Доржо потер лапкой нос, отгоняя нахальную бабочку. Заслушавшись деда, он сидел так неподвижно, что летучая приняла его за древесный сучок.