Золотой куб
Шрифт:
Александр Щербаков
Золотой куб
– Вы меня, товарищи, простите, но я должен отвлечься несколько от нашей научной темы и рассказать вам кое-что из юмористической, если хотите, трагедии жизни Александра Балаева. Именно юмористической, именно трагедии и именно про стоп-спин.
Недавно один писатель подарил мне книжку. Про Галилея, Ньютона, Чижевского и меня. Так мне, знаете, неудобно как-то стало. Будто смотрю я на президиум физики, сидят там все люди солидные, степенные, вдвое больше натуральной величины, а сбоку в кресле болтает ножками какой-то шалопайчик в коротких штанишках, сандалики до полу не достают. "А это, - говорю, что за чудо морское?" - "А это, - отвечают, - и есть вы, Александр Петрович Балаев, замечательный и заслуженный физик нашего времени".
– "Да какой же это физик!
– кричу.
– Это же попрыгунчик какой-то, молоко на губах
– "А это, - говорят, - ваше личное мнение, которое никого не касается. Вы, пожалуйста, не усложняйте вопроса, Александр Петрович, и не мешайте наглядной пропаганде образцов для нашего юношества". И убедительно излагают окружающим невероятную историю, будто я с детства задумчиво глядел на вертящийся волчок. А меня как холодной водой обдает. А вдруг это и не выдумки, вдруг это я сам по божественному наитию высказал когда-нибудь, а до них дошло. На волчок иначе как задумчиво и смотреть-то, по-моему, невозможно. Только задумчивость эта какая-то не такая, не дай бог никому: сидишь и ждешь, когда же это он дрогнет и начнет покачиваться. Нетворческая задумчивость.
А по правде говоря, или, как это мне сейчас представляется, вся история началась, конечно, не с волчка, а со студенческих времен, с того самого вечера, когда в общежитии мы, изнывая от безделья, смотрели по телевизору инсценировку по Уэллсу. Помните, там есть у него рассказ про человека, который мог совершать чудеса. Смотрели мы и от нечего делать изощрялись в остроумии, и когда герой под конец остановил вращение Земли, и все понеслось в тартарары, и море встало на дыбы, - здорово было снято, как сейчас помню, - кто-то ляпнул: "Эх, плотину бы сюда!" Кто-то добавил: "Да турбину бы сюда". И кто-то кончил: "Ну и чаю мы с тобою наварили бы тогда!" Все, конечно, грохнули. Может, это само так получилось, может, чьи-то вирши припомнились, не знаю. Я по стихам неспециалист. Но эти стишки в память мне запали. Вместе с видом моря, вставшего на дыбы. И посредством этого аудиовизуального воздействия, как тогда говорили, выпала во мне в осадок четкая логическая цепь: "Остановка вращения, освобождает энергию, которую можно полезно использовать". Не от изучения маховика, хотя я его изучал, - ведь изучал же!
– а от непритязательного и, собственно, не очень смешного анекдота. Так уж, видно, я устроен, что запоминаю не через обстоятельства дела, а через обстоятельства около дела. Так, значит, я с этой логической цепью и бегал, как сорвавшийся барбос, и висела она при мне без всякой пользы употребления, но, как говорят, весомо, грубо, зримо. Как не о чем становилось думать, хоть и редко это бывало, все выводила меня память на эти дурацкие стишки. Бормотал я их, бормотал и автоматически принимался прикидывать, что бы такое крутящееся остановить да как бы получить такую волну, как там, в фильме, какую бы там приспособить плотину и турбину и в каком виде наварить означенный чай. Для пущей ясности даже кустарное начало к этим стишкам присочинил. "Твердое остановилось, жидкое бежать пустилось. Вот бежит оно, бежит, так что все кругом дрожит". А дальше уже про плотину и турбину.
И вот как-то опаздывал я на работу безнадежно и решил часок в парке побродить, чтобы потом разыграть в проходной сцену возвращения из местной командировки. Во избежание персональных неприятностей. Бродил, бродил и добродился до того, что начал эти стишки по обыкновению повторять. И место я очень хорошо запомнил: такой склон, на нем здоровый пень, опилки свежие вокруг, - вдруг сообразил: электрон вращается вокруг оси? Говорят, вращается. А вот если это вращение остановить, что получится? Стал дальше соображать - ничего не сообразилось. С какой он скоростью вращается? Какая энергия во вращении запасена? И спин, он, конечно, спин, - веретено, - но ведь и говорится, что все это так, формально, а по сути дела... А что по сути дела? Да и потом спины равновероятно разориентированы. А сориентировать их можно? И стали меня мучить какие-то казарменные кошмары. Помните, там у Грибоедова сказано: "Он вас в шеренги три построит. И пикнете, так мигом успокоит". Представляете себе картину: все валентные электроны в металлическом кубике выстроены в этакое трехмерное каре - а-ля Луи Надцатый - вертящихся веретен. А.Балаев подает команду. Раз-два! Все веретена останавливаются - бах!
– возникает всплеск освобожденной энергии, загораются лампочки, чайники кипят, троллейбусы бегают и т.д. и т.п. Отлично! А во что превращаются эти стоячие веретена, что являет собой электрон без спина? Теперь вы мне это на пальцах объясните, а тогда некому было. Человек, достойный этого дела, наверняка бы так не оставил, стал бы книжки читать, размышлять по ночам в супружеской постели. Может, темку бы открыл. А я бросил. Занялся люменами, лотом на волновые аномалии перебросился, потом... Потом много всего было.
Лет пять или шесть прошло. А может, и больше. Изредка я вспоминал всю эту историю, с энергией спина разбирался, картинку рисовал: электрон в виде веретена, вектор спина в виде копья и две-три школьные формулы: веер Филиппова, распределение валентных спинов по Джеффрису и преобразованную мной самим матрицу Бертье-Уиннерсмита.
И вот однажды застал меня за этим занятием Оскарик Джапаридзе.
– Что это у тебя?
– спрашивает.
Ну и выложил я ему всю эту альгамбру.
– Архимед, - говорит Оскарик, головой крутит и удаляется по своим делам.
Обозлился я. И задумался всерьез, как же все-таки поставить эксперимент. И вдруг пришла мне в голову ясная, отчетливая мысль. Как будто в мозгу какая-то перепонка лопнула. И все одно к одному, логично, очевидно. И выходит чудовищный результат: электрон с тормозящимся спином дает ориентирующее поле. Грубо говоря, сам по стойке "смирно" стоит и соседей заставляет. И начинается спонтанный процесс. И осуществляется видение о каре электронов.
Очумел я от этой мысли. "Наверняка, - думаю, - где-нибудь напорол. Пускай, - думаю, - полежит недельки три, угар сойдет, и поглядим".
Хожу как в полусне, дела не делаю, функционирую через пень колоду. Как дьюар: внутри все кипит, а снаружи жестяная банка.
И вот день на третий сижу я в курилке, и вдруг влетает туда Оскарик.
– Слышь, Сань, - говорит, - я тебя ищу, ищу. Куда ты подевался? Я тут сложил балладу. Смотри, что из этого получается.
И прямо на кафельной стенке начинает изображать. И так у него, хитрюги, все ловко выходит, И вдруг - спотык!..
– Брек!
– говорю.
И на той же плитке начинаю его сигмы разгибать.
– Ах вот как!
– говорит Оскарик.
– Ну, как знаешь, как знаешь.
И сублимирует в неизвестном направлении.
Смотрел я, смотрел на его каракули, ничего не высмотрел и поплелся домой. Дома еще часа три ковырялся. "Нет, - думаю, - недаром тебя, Саня, отцы-профессора определили по экспериментальной части. Теоретик из тебя, как из шагающего экскаватора: за сто метров горы роешь, а под пятой лягушки спят". Стал я выписывать на лист слева свои закорючки, справа Оскариковы. До середины дописал и все понял. И где я вру, и где Оскар врет, и что должно быть в действительности. Задачка - чистая арифметика, опыт - что поленья в печку класть. Сижу смотрю, очами хлопаю, а тут звонок. Телефон. Оскарик звонит.
– Санечка, - говорит, - а это вот не купишь?
– И начинает мне те же выкладки теми же словами.
– У самого есть, - говорю, - дальше вот что.
– Альгамбра, - отвечает он.
– Ты, Саня, голова, и я, Саня, голова!
А что из этого вытекает?
– А проистекает, - говорю, - то, что если ты немедленно ко мне не проследуешь, то я за себя не ручаюсь. Вплоть до ломки мебели и битья посуды. Нету никакой моей мочи перед лицом открывающихся перспектив...
По-честному, на этом вся история открытия и кончается. Без всяких там задумчивых волчков. Ей-богу! Ведь правда же, неинтересно! Ньютону хоть яблоко на голову упало - предмет эстетичный по форме и аппетитный по содержанию. А мне что прикажете? Так в веках и оставаться при кафельной скрижали из курилки? Осатанеть можно от тоски. Чем не юмористическая трагедия?
Ну ладно, сатанеть мы не будем. У нас для этого других причин достаточно. Я вам не случайно всю эту историю рассказывал, а в виде присказки. А сказка-то будет впереди. И не вся. Не вся, отрывок только.
Кончили мы с Оскариком расчеты в три дня, обоснование эксперимента написали и вломились к Земченкову, к Виктору Палычу. Да-да, к тому самому. Он уже членкором был, нашим замом по науке. Так и так, говорим, нужен нам для эксперимента ни больше ни меньше, а куб из золота с ребром в семьдесят сантиметров.
Он, душа, аж взвился:
– Да вы что, ребята! Вы понимаете, сколько он будет весить?
– Понимаем, - говорит Оскарик.
– В исходном виде шесть и шестьдесят пять сотых тонны. Но это только в исходном, потому что мы его с трех сторон просверлим через каждые десять сантиметров сквозными каналами, чтобы обеспечить охлаждение жидким водородом и получить узлы массы. И штуцера приварим. Тоже золотые. Вот эскиз, посмотрите.
– Ох, люблю я вас, ребята!
– говорит Виктор Палыч.
– Очень вы хорошие ребята. А сколько будет стоить этот ваш кубик, вы себе отчетливо представляете?