Золотой Лингам

Юдин Александр

– Тогда не будем откладывать? – предложил Горислав, вставая.

– Не будем, – с готовностью согласился Иван Федорович, также поднимаясь. – Прямо сейчас и поедем.

С этими словами он повернулся спиной к присутствующим и размашисто, истово перекрестился; сначала в один угол – на Владимирскую Богоматерь, а потом – на рублевскую Троицу.

– Бла-аслови, Отец Небесный, все помыслы и начинания наши, и дела рук наших! – произнес он распевным голосом.

– Аминь, – подытожила Ольга Ивановна.

– Нет, нет, ты, Ольга, остаешься здесь, за меня, – заявил он, увидев что замша также засобиралась. – Тебя мы, принимая во внимание женскую чувствительность, от этого зрелища избавим. Значит, спускайтесь к машине, – добавил он, обращаясь к Гориславу, – а я через минуту – за вами следом. Только вот отдам кое-какие неотложные указания. И созвонюсь со следователем, чтобы получить разрешение на осмотр тел.

Выйдя в приемную, где вместо секретарши дремала пара «белых голубей», и дойдя уже до лифтов, Костромиров хлопнул себя по лбу. Он вспомнил, что оставил в кабинете, на вешалке, шляпу. Чертыхнувшись, повернул обратно.

Когда он распахнул вторую, внутреннюю, дверь председательского кабинета, слова извинения замерли у него на губах. Дело в том, что «неотложные указания» Ивана Федоровича носили, по всей видимости, характер столь приватный, что он был вынужден шептать их Ольге Ивановне непосредственно на ушко. При этом правой рукой он тесно прижимал рельефный корпус заместителя к своему, а левой – нежно, но достаточно энергично массировал ей правую ляжку. Заметив Костромирова, Председатель оттолкнул Ольгу Ивановну и холодно уставился на вошедшего.

– Шляпу забыл… – только и нашелся сказать Горислав и, забрав головной убор, поспешно ретировался.

Глава 3

ПОЕЗДКА В МОРГ

Горислава посадили в председательскую машину, рядом с шофером. Сам шеф ФАСа разместился на заднем сиденье вместе с крупногабаритным «голубем»-эсбэшником. Впрочем, выглядел последний скорее не в меру разжиревшим, чем накаченным. Толстые бульдожьи щеки свисали на покатые плечи, а объемистый живот едва не упирался в спинку переднего кресла. Дыхание со свистом вырывалось из его приоткрытого рта – «голубь» явно страдал одышкой. На коленях у пузана лежал компактный израильский автомат «узи», казавшийся в его пухлых ладонях игрушечным.

Водитель, рыжий парень с веснушчатым лицом и белесыми глазами навыкате, также смотрелся как-то не очень спортивно, хотя шеврон шигинского спецназа имелся и на его рукаве.

Одна машина сопровождения, битком набитая «голубями», следовала спереди, вторая такая же пристроилась в хвост.

Весна уже давно наступила, листья тополей и пробивавшаяся на газонах изумрудная трава уже пахли приятной, еле ощутимой горечью, но яркие лучи солнца были холодны и по-зимнему безжизненны, будто в начале марта; они касались мокрого после недавнего дождя асфальта, ослепительным блеском отражались в мелких, подернутых радужной бензиновой пленкой лужах, сверкали в окнах домов и стеклах проносящихся мимо автомобилей.

Костромиров припомнил, что в прошлом году, в это самое время, он уже ходил без пальто.

Некоторое время ехали молча. Видимо, оба чувствовали некоторую неловкость. Чтобы как-то разрядить напряженность, Горислав откашлялся и спросил:

– Иван Федорович, скажите… вы, что же, опасаетесь новой встречи с… охотниками за Лингамом?

– Вот именно, – отрывисто бросил Председатель.

– Но… разве такое возможно? Снаряд дважды в одну воронку не падает.

– Береженого бог бережет, – отрезал Шигин.

– А небереженого конвой стережет! – поддакнул шефу рыжий водитель.

Дальше снова ехали в гробовом молчании. Тем временем председательский кортеж пересек Зубовский бульвар, свернул с Большой Пироговской в Олсуфьевский, потом – в переулок Хользунова, где и вынужден был затормозить. Впереди образовалась порядочная пробка.

– Уже и посреди дня заторы, – проворчал шофер. – Черт бы их…

– Ну-у! – гневно протянул Иван Федорович с заднего сиденья. – Чего-то ты разговорился сегодня…

Водитель поперхнулся и, бросив виноватый взгляд в зеркало, перекрестил рот.

«У них тут и черта не помяни? – подивился Горислав. – Прямо, мужской монастырь строгого устава».

Опустив боковое стекло, водитель высунулся наружу, пытаясь разглядеть, что там, впереди, стряслось.

Пешеходов на улице было – не пруд пруди, но и не очень мало. Костромиров заметил, как идущий по левому тротуару мужчина, на беглый взгляд – обычный бомж, в нечистом длиннополом пальто и дурацкой заячьей шапке с торчащими в разные стороны ушами, не замедляя движения, сунул руку за пазуху и неожиданно взял вправо, приближаясь к их автомобилю. Одновременно с противоположного тротуара сошел второй пешеход и стал переходить улицу прямо перед носом председательского «порше»; он тоже держал руку за пазухой старого вылинявшего плаща. Горислав прищурился: лица у того и другого были неславянские и при этом носили следы недавнего бритья. А у второго через все лицо шел шрам и, кажется, отсутствовал левый глаз.

Нехорошее предчувствие шевельнулось в душе Горислава.

– Окно закрой, – шепнул он водителю. Но тот лишь недоуменно мигнул белесыми ресницами.

Вдруг одноглазый, которого Костромиров окрестил про себя «абреком», развернулся к ним лицом и выхватил из-за пазухи нечто вроде узкого стилета; тряхнул кистью – и стилет удлинился вдвое, превращаясь в тонкую, слегка изогнутую саблю. Боковым зрением Костромиров видел, что другой «пешеход» проделал те же манипуляции.

– Окно, твою мать! – заорал Горислав, блокируя дверь со своей стороны.

В тот же миг одноглазый обеими руками поднял саблю перед грудью, острием вниз, и, выкатив глаз и оскалившись, прыгнул. Первым прыжком он достиг машины, вторым – вскочил на капот, а с третьим очутился на крыше. Раздался резкий металлический взвизг и, пробив крышу, точно консервную банку, сабля вонзилась сидевшему позади толстяку-автоматчику аккурат в темя; тот так и застыл в прежнем положении, только изо рта, носа и ушей плеснули кровяные фонтанчики.

Ни Председатель, ни Костромиров не успели, что называется, и глазом моргнуть, когда с задержкой всего в полсекунды второй пешеход ткнул мечом в боковое окошко. Голова водителя дернулась, послышался сочный звук, схожий с тем, когда режут арбуз, и из его левого виска выглянуло окровавленное лезвие. Причем острие лишь каких-то двух пальцев не достало лица Горислава!