Золотой сокол
Шрифт:
— Ты своего брата знаешь. — Князь Столпомир усмехнулся. — Отдаст он миром то, что однажды взял?
— А не отдаст миром, я его на поединок вызову. От этого не откажется. Побоится, что трусом посчитают, и выйдет.
Против этого предложения князю Столпомиру было нечего возразить. Даже если его несостоявшийся зять будет побежден в поединке, у полочан оставалась в запасе возможность выломать ворота. Но Столпомир всей душой желал Зимобору победы: он вовсе не хотел, чтобы в тесном городке, где заперта его дочь, началось сражение.
У Зимобора была и другая, не менее весомая, причина всеми силами избегать
Полотеское войско тем временем уже все вышло из леса и растянулось по заснеженному берегу Оршанки. Сидевшие за тыном не могли не видеть их численного превосходства и ожидали самого худшего.
Но от войска отделился всего один человек и неспешно пошел к воротам.
Когда он приблизился шагов на двадцать, со стены слетела стрела и воткнулась в снег у его ног. Полочанин остановился и помахал еловой лапой, которая сейчас заменяла зеленую ветку — знак мира. Его голову защищал варяжский шлем с полумаской, закрывавшей верхнюю половину лица, а снизу к полумаске была прикреплена кольчужная сетка. Он был высок, крепок, на поясе имел хороший меч и боевой топор, в руке держал круглый красный щит с двумя белыми соколами по сторонам умбона. На нем был стегач, видный из-под волчьего полушубка, покрытого простым сукном, и по его движениям опытный глаз видел, что поверх стегача наверняка есть еще кольчуга. Кольчугу Зимобору нарочно для этого поединка выдал Столпомир, сняв с десятника Звонца.
— Чего тебе надо? — закричал с помоста за тыном Буяр. — Кто вы такие?
— Подумай, князь Буяр, сам догадаешься! — ответил полочанин. Буяр не удивился, что тот узнал его даже из-за стены, но от звука этого голоса в душе зашевелились какие-то нехорошие предчувствия. — Город Радегощ грабил? Или скажешь, не ты? Или скажешь, такие шалости с рук спускают?
— Я отомстил за мою обиду на охоте! — надменно отозвался Буяр. — Люди вашего воеводы украли мою дичь, а я за это увел у них целое стадо! — Он засмеялся, но совсем невесело. — Скажи своему князю, разве это не справедливо?
— Князь Столпомир думает, что нет. И теперь он хочет вернуть свое стадо обратно, все, до последней головы. Отдайте нам наших людей из Радегоща, и тогда князь Столпомир не тронет ваш город.
— Разевай рот пошире! — грубо ответил Буяр. — Что ко мне попало, то пропало!
— Ты только из-за тына такой смелый? — насмешливо спросил полочанин. — Если ты, князь Буяр, готов постоять за свою добычу, то выходи! — Он показал на свободное пространство перед воротами. — Я вызываю тебя на поединок. Если ты
— И кем же это я буду побежден? — насмешливо откликнулся Буяр. — Кто ты такой, чтобы я с тобой сражался? Из какого болота выпрыгнул?
— Меня зовут Ледич. Я десятник из дружины князя Столпомира. Ну, ты выходишь? Или сражаться с мужчиной не так приятно, как хватать беззащитных девок прямо с посиделок?
Буяр оглянулся на своего старого десятника Звана — и расставшись с Секачом, который остался в Смоленске, он сохранил привычку в трудных случаях искать взглядом кого-нибудь постарше и поумнее. А Зван выглядел на редкость мрачно и избегал его взгляда.
— Иди снаряжайся, — хмуро посоветовал он. — На поединке, может, еще одолеешь, а если всем войском навалятся — сомнут, мало нас. Ступай. Да помни: бьешься за голову свою. Проиграешь — мы все не жильцы.
— Чего так? — изумился Буяр, но Зван только рявкнул:
— Ну, ступай одевайся, не слышал, что ли?
— А ты на меня не ори! — Буяр покраснел от досады. — Ты здесь кто такой? Ошалел совсем!
— Что, ругаться будете, как бабы на торгу? — крикнул им другой десятник, Суровица. — Чтобы эти там смеялись? Иди, княже, снаряжайся. Журавка, ступай помоги!
Зван молчал и только сжимал рукоять собственного меча. Полочанин спокойно ждал перед воротами, слегка разминался, чтобы не мерзнуть, и каждое его движение, поворот головы, рост, голос, фигура — все это было так знакомо старому десятнику, что он уже и не сомневался. Что там этот варяжский шлем с полумаской — знакомое лицо всегда узнаешь и под шлемом, поскольку видел не раз, и именно в шлеме. Зван уже понял, с кем они опять имеют дело и чем это грозит. Но Буяру он ничего говорить не стал. Если сразу брата не узнал, то и сам дурак. А чем позже он догадается, тем лучше будет для него. Меньше будут колени дрожать.
Вскоре ворота открылись, и Буяр вышел на дорогу. Оба противника сбросили полушубки, и на полочанине действительно оказалась кольчуга. Поверх кольев тына на них смотрели кмети Буяра, из-за реки — дружина Столпомира.
Но в сторону чужого войска Буяр бросил только один беглый взгляд. Гораздо больше его интересовал противник. Все в нем было чужое: и одежда, и оружие, и шлем, почти полностью закрывавший лицо, но в фигуре и в каждом его движении чувствовалось нечто настолько знакомое, что Буяр, несмотря на весь его задор, невольно терялся. Он не мог понять, в чем тут дело, и от этого чувствовал себя неуверенно.
Они обменялись первыми ударами. Как вполне опытный для своих лет боец, Буяр видел, что ему достался серьезный противник, сильный и умелый. Перед глазами его огромным красным пятном мелькал щит с белыми соколами, и отчего-то казалось, что ему снится этот поединок, и этот заснеженный берег, и лес, и город Оршанск за спиной. Как будто не было этой зимы, не было осени в Смоленске, и лета тоже не было. Как будто он заснул еще весной, и ему приснилось все, начиная со смерти отца...
Почему он вдруг подумал об отце? Почему ему кажется знакомым каждый выпад, каждый удар сильной руки этого полочанина? Буяр уже забыл, каким именем тот назвался, но с каждым мгновением все больше и больше убеждался, что все это с ним уже бывало.