Шрифт:
Илья Масодов
Золотой таракан
Когда они легли спать, Сашка долго ворочался на застеленном простынёй диване, а диван огрызался противным, старческим скрипом.
– Да что ты ёрзаешь, лежи спокойно, - не выдержала Оля. Живот у неё и так болел от большого количества съеденного у бабушки на кухне варенья. Целую банку сожрали, с хлебом.
– Уснуть невозможно.
Сашка затих.
– Оля, ты спишь?
– тихо спросил он минут через пять.
– Да пошёл ты к чёрту, - громким шёпотом ответила Оля.
– С тобой тут уснёшь.
– А ты ничего не слышишь?
– Что слышать? Уже час ночи.
– Там, за стенкой. Хрустит
– Спи, урод.
– Ну Оля, ну послушай, - взмолился Сашка.
– Ничего я не слышу. Может, ветка дерева об стену стучит. Спи.
Сашка затих. Оля явственно слышала, как он тихонько дышал, завернувшись в одеяло. В комнате, где они спали, было очень темно, потому что бабушка задёрнула на окнах шторы, только кусок стены освещался бледным светом гуляющей по крышам луны. Оля закрыла глаза и стала представлять, что делает сейчас дома мать со своим другом Тимофеем Ивановичем. Они уже выпили всё шампанское и теперь возятся голые в кровати. Тимофей Иванович ложится без штанов на расставившую ноги мать, и та начинает выть, как будто от головной боли. Оля много раз уже слышала этот вой, и он теперь легко появляется у неё в ушах.
– Оля, а ты веришь в покойников?
– шёпотом спросил Саша.
Тимофей Иванович остановился в своём амёбном танце и недоумённо уставился на Олю, покусывая усатую верхнюю губу.
– Да уснёшь ты когда-нибудь, скотина, или нет?
– вздёрнулась с раскладушки Оля.
– А то приду и врежу.
Наступило молчание. Оля улеглась снова, попутно освободившись ногами от пут излишне жаркого одеяла. Тимофей Иванович откашлялся и, по-телячьи нагнув голову, опять стал толкаться на теле матери. А мать снова завыла, жалобно заплакала от неизвестной Оле обиды. Вскоре Оля поняла, что вместе с матерью плачет и Сашка, просто под одеялом его плохо слышно.
Она встала и пошла к нему. Сашка лежал на диване, отвернувшись к стенке, сжавшийся в клубок, и тихо ныл.
– Ну чего ты ноешь, скотина?
– ласково спросила его Оля, присев на край дивана и обнимая младшего брата за напряжённые плечи.
– Оля...
– зашептал Сашка, развернувшись к сестре и уткнувшись мокрой, горячей мордочкой ей в ногу.
– А ты знаешь про золотого таракана?
– Про что?
– Про таракана... золотого. Он даже светится в темноте.
– Что за чушь собачья, откуда ты взял про таракана?
– Я его видел, - всхлипнул Сашка.
– Видел.
– Где ты его видел?
– Тут. У бабушки. У неё в комнате. Ещё месяц назад, когда тут ночевал.
– Да тебе приснилось.
– Не приснилось.
– А я тебе говорю, что никаких светящихся тараканов не бывает. Это фонарь в стакане отражался, или в медном блюдце.
– Да он ползал, Олька, он ползал, а потом взял - и бабушке в рот заполз.
– О, господи!
– Точно заполз, Олька, он там живёт! У бабушки же зубы есть золотые, вот и таракан такой там живёт.
– Ну как внутри у бабушки может жить таракан, да ещё золотой, - тихо рассмеялась Оля.
– Ты соображаешь, балбес, что несёшь? Прямо как в детском саду.
– Я сам видел, как он туда влез.
– Вот упрямый. Говорят же тебе: приснилось.
– Мало ли мне что снится, я же не думаю, что это правда, - не унимался Сашка.
– Своими глазами видел. Я в туалет встал, а дверь открыта была. Вижу - блестит что-то в темноте. Я ближе подошёл. Он на бабушке прямо и сидел, на животе. Большой такой, раз в пять больше, чем обычный таракан. Усики у него тоненькие, и тоже золотые,
– Бред, - отрезала Оля.
– Сама ты - бред, - распсиховался Сашка.
– Увидела бы, так небось завыла бы от страха. А как он бабушке в рот полез, прямо с усами...
– Хватит пакость всякую рассказывать, - собралась вставать от него Оля.
– Не иди, Олька, он там за стенкой шуршит, - взмолился Сашка.
– А вдруг сюда приползёт? Уснёшь, а он тебе в рот залезет. И будет там жить.
– Дурак ты, Сашка. Большой уже, а в такие глупости веришь. Ничего там не шуршит, - Оля прислушалась, и ей друг и в самом деле показалось, что шуршит. Но от этого Оле стало почему-то не страшно, а смешно.
– Давай, идиотик, вставай. Сходим, посмотрим на твоего таракана. А то так до утра не уснём.
– А тебе не страшно?
– В конце концов, чего его бояться-то, таракана? Что он нам сделает?
– Ну... не знаю, - неуверенно промычал Сашка.
– Того и гляди, он ещё и летать умеет. Знаешь, бывают такие тараканы, летучие.
– Вставай, балбес. Тапки только одень, а то ноги застудишь.
Тимофей Иванович накрыл матери голову простынёй, чтобы она перестала выть, так было и тогда, когда Оля за ними подсмотрела, ведь голова-то ему была не нужна. Вой заглох, остались только тяжёлые, как кашель астматического старика, толчки в скрипучее тело двуспального дивана, давящийся хрип матери и тихое насвистывание: такое было у Тимофея Ивановича обыкновение, любил он посвистеть.
Оля и Сашка прошли коридором мимо кухни, потом мимо входной двери. На кухне механически стучали ходики, там было намного светлее, на окне белели густые снежноузорные занавески. Дверь в бабушкину комнату оказалась открытой, и Оля ещё возле кухни услышала утробный храп старухи. Идти приходилось осторожно, чтобы не скрипнуть половицей. Олю всегда удивляло, как в этих старых квартирах и коридор покрывали паркетом. В щелях этого паркета селились приползавшие с лестничной клетки тараканы.
В комнате было совсем темно. Оля остановилась в коридоре, откуда под углом должно было быть видно бабушкину кровать и напрягла зрение. "Без света золотого таракана не увидишь, даже если он тут и есть", - подумала она. Сашка тоже выглянул вперёд, вцепившись ей в руку и в подол спальной рубашки. Оля похолодела. Кровать была пуста.
На ней лежало только смятое, откинутое в сторону бельё. Видно было, что бабушка встала с кровати. Она храпела где-то в другом месте, за створкой приоткрытой двери. Оле не хотелось заходить, но она уже не могла повернуть назад, это было бы ещё страшнее. Оля почувствовала, что дрожит. Собравшись силами, она ступила в сторону через порог комнаты, волоча Сашку за собой. Она уже различила что-то в темноте, и, продолжая выходить из-за двери, различала всё больше.
Бабушка находилась прямо посередине комнаты. Она не стояла на полу, а висела над ним, раскорячив пухлые ноги и руки, как кукла, изображающая младенца. Она похожа была на раздувшуюся, заплесневевшую черепаху. Золотые зубы светились у неё во рту, открывая в уродливой плоти бабушки иное, волшебное естество. В голову Оли вошло вращательное движение густой тёмной массы, её зашатало, и она повалилась на круглый коврик, как оглушённая обухом овца. Сашка сделал неуклюжий шаг, нога его подвернулась, он плюхнулся на пол, и у него с глухим, мокрым ударом лопнуло лицо. Раз дёрнувшись, тело Сашки упало в бедро распростёршейся на боку сестры, заливая белую спальную рубашку девушки густой кровавой жижей из прорвавшейся головы.