Золотой теленок
Шрифт:
– - Церкви у нас замечательные. Тут уже из Главнауки приезжали, собираются реставрировать. Скажите, а вы-то сами помните восстание на броненосце "Очаков"?
– - Смутно, смутно, -- ответил посетитель.
– - В то героическое время я был еще крайне мал. Я был дитя.
– - Простите, а как ваше имя?
– - Николай... Николай Шмидт.
– - А по батюшке?
– - Ах, как нехорошо! " -- подумал посетитель, который и сам не знал имени своего отца.
– - Да-а, -- протянул он, уклоняясь от прямого ответа, теперь многие не знают
Председатель очень обрадовался перемене разговора. Ему показалось позорным, что он забыл имя очаковского героя.
"Действительно, - думал он, с любовью глядя на воодушевленное лицо героя, - глохнешь тут за работой. Великие вехи забываешь".
– - Как вы говорите? Без копейки? Это интересно.
– - Конечно, я мог бы обратиться к частному лицу, - сказал посетитель, - мне всякий даст, но, вы понимаете, это не совсем удобно с политической точки зрения. Сын революционера -- и вдруг просит денег у частника, у нэпмана...
Последние слова сын лейтенанта произнес с надрывом. Председатель тревожно прислушался к новым интонациям в голосе посетителя. "А вдруг припадочный?
– - подумал он, -- хлопот с ним не оберешься".
– - И очень хорошо сделали, что не обратились к частнику, -- сказал вконец запутавшийся председатель.
Затем сын черноморского героя мягко, без нажима перешел к делу. Он просил пятьдесят рублей. Председатель, стесненный узкими рамками местного бюджета, смог дать только восемь рублей и три талона на обед в кооперативной столовой "Бывший друг желудка".
Сын героя уложил деньги и талоны в глубокий карман поношенного серого в яблоках пиджака и уже собрался было подняться с розового пуфика, когда за дверью кабинета послышался топот и заградительный возглас секретаря.
Дверь поспешно растворилась, и на пороге ее показался новый посетитель.
– - Кто здесь главный?
– - спросил он, тяжело дыша и рыская блудливыми глазами по комнате.
– - Ну, я, -- сказал председатель.
– - Здоров, председатель, -- гаркнул новоприбывший, протягивая лопатообразную ладонь.
– - Будем знакомы. Сын лейтенанта Шмидта.
– - Кто?
– спросил глава города, тараща глаза.
– - Сын великого, незабвенного героя лейтенанта Шмидта, -повторил пришелец,
– - А вот же товарищ сидит-- сын товарища Шмидта, Николай Шмидт.
И председатель в полном расстройстве указал на первого посетителя, лицо которого внезапно приобрело сонное выражение.
В жизни двух жуликов наступило щекотливое мгновение. В руках скромного и доверчивого председателя исполкома в любой момент мог блеснуть длинный неприятный меч Немезиды. Судьба давала только одну секунду времени для создания спасительной комбинации. В глазах второго сына лейтенанта Шмидта отразился ужас.
Его фигура в летней рубашке "Парагвай", штанах с матросским клапаном и голубоватых парусиновых туфлях, еще минуту назад резкая и угловатая, стала расплываться, потеряла свои грозные контуры и уже решительно не внушала никакого уважения. На лице председателя появилась скверная улыбка.
И вот, когда второму сыну лейтенанта уже казалось, что все потеряно и что ужасный председательский гнев свалится сейчас на его рыжую голову, с розового пуфика пришло спасение.
– - Вася!
– закричал первый сын лейтенанта Шмидта, вскакивая.
– - Родной братик! Узнаешь брата Колю?
И первый сын заключил второго сына в объятия.
– - Узнаю!
– - воскликнул прозревший Вася.
– Узнаю брата Колю!
Счастливая встреча ознаменовалась такими сумбурными ласками и столь необыкновенными по силе объятиями, что второй сын черноморского революционера вышел из них с побледневшим от боли лицом. Брат Коля на радостях помял его довольно сильно.
Обнимаясь, оба брата искоса поглядывали на председателя, с лица которого не сходило уксусное выражение. Ввиду этого спасительную комбинацию тут же на месте пришлось развить, пополнить бытовыми деталями и новыми, ускользнувшими от Истпарта подробностями восстания моряков в 1905 году. Держась за руки, братья опустились на козетку и, не спуская льстивых глаз с председателя, погрузились в воспоминания.
– - До чего удивительная встреча!
– - фальшиво воскликнул первый сын, взглядом приглашая председателя, примкнуть к семейному торжеству.
– - Да, -- сказал председатель замороженным голосом.
– Бывает, бывает.
Увидев, что председатель все еще находится в лапах сомнения, первый сын погладил брата по рыжим. как у сеттера, кудрям и ласково спросил:
– - Когда же ты приехал из Мариуполя, где ты жил у нашей бабушки?
– - Да, я жил, - пробормотал второй сын лейтенанта, -- у нее.
– - Что же ты мне так редко писал? Я очень беспокоился.
– - Занят был, -- угрюмо ответил рыжеволосый. И, опасаясь, что неугомонный брат сейчас же заинтересуется, чем он был занят (а занят он, был преимущественно тем, что сидел в исправительных домах различных автономных республики областей), второй сын лейтенанта Шмидта вырвал инициативу и сам задал вопрос:
– - А ты почему не писал?
– - Я писал, - неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив веселости, -- заказные письма посылал. У меня даже почтовые квитанции есть.
И он полез в боковой карман, откуда действительно вынул множество лежалых бумажек, но показал их почему-то не брату, а председателю исполкома, да и то издали.
Как ни странно, но вид бумажек немного успокоил председателя, и воспоминания братьев стали живее. Рыжеволосый вполне освоился с обстановкой и довольно толково, хотя и монотонно, рассказал содержание массовой брошюры "Мятеж на Очакове". Брат украшал его сухое изложение деталями, настолько живописными, что председатель, начинавший было уже успокаиваться, снова навострил уши.