Золотой треугольник
Шрифт:
Его кулаки судорожно сжимались. На лбу выступили крупные капли пота. Было видно, каких невыразимых усилий ему стоит сдерживаться.
Наконец Эссарецу удалось овладеть собой.
— Хочешь — не хочешь, Коралия, но ты ко мне присоединишься. Как бы то ни было, но я твой муж.
Она покачала головой:
— Я останусь здесь, чтобы бороться с тобой, здесь, в этом доме, и употреблю все силы, чтобы разрушить все твои предательские козни, искуплю твою вину перед моей Родиной…
— Не боишься, что я возненавижу тебя, Коралия? — почти шепотом произнес Эссарец. — Тогда берегись, повторяю еще раз…
Он нажал кнопку звонка, и Симон не замедлил
— Двое слуг действительно исчезли?
И, не ожидая ответа, продолжал:
— Ну, и счастливого им пути. Горничной и кухарки будет вполне достаточно… Они ведь, наверное, ничего не слышали. Но все-таки ты следи за ними, когда я уеду отсюда.
Он смотрел на жену, удивляясь, что она не уходит.
— В шесть утра я должен быть на ногах. Приготовь все для отъезда. Я падаю от усталости. Проводи меня в спальню, Симон.
И они вышли из залы.
Когда за мужем закрылась дверь, Коралия, почти без сил, упала на колени и осенила себя крестом. И тут рядом с ней на ковер упал листок бумаги, на котором было написано ее имя.
Она подняла его и прочитала: «Матушка Коралия, почему вы не доверяете дружбе? Один только знак, и я буду возле вас!».
Коралия покачнулась, изумленная странностью находки и взволнованная смелостью Бельваля. Но, собрав всю свою волю, она поднялась и вышла, не сделав знака, которого так страстно ждал капитан.
Глава 6
Девятнадцать минут восьмого
Бельваль почти совсем не спал. События прошедшей ночи оставили в его душе глубокий след, и ни о чем ином он не мог думать.
Он знал, что враги Коралии на этом не остановятся и что не развязка драмы была сегодня ночью, а только ее начало. Любимой женщине угрожала опасность, и Патриция тревожило, что эту опасность он не может предвидеть и потому предотвратить…
Прометавшись в постели два часа, Бельваль зажег свет и, сев за стол, решил записать впечатления от этой кошмарной ночи. Ему казалось, что станет легче, если он доверит свои мысли хотя бы бумаге.
В шесть часов он разбудил Я-Бона и, скрестив на груди руки перед изумленным сенегальцем, произнес:
— Итак, ты воображаешь, что уже все кончено… Пока я тут метался, как зверь в клетке, этот господин спокойно себе похрапывал. Однако, знаешь, что я тебе скажу…
На лице Я-Бона при этих словах выразилось бесконечное удовольствие и он что-то радостно проворчал.
— Вот, читай… И потом скажи свое мнение. Впрочем, я забыл, что о твоем воспитании родители не очень-то заботились… Ну, хорошо. Тогда слушай… Во-первых, имеется господин Эссарец-бей, богатейший банкир и в то же время первейший из негодяев, который не стесняется предавать Францию, Египет, Англию, Турцию, Бельгию и Грецию… Своим сообщникам он пришелся не по вкусу, до такой степени, что они, не стесняясь, поджаривают ему подошвы, а он убивает одного из них и подкупает своими миллионами остальных… В то же время другому сообщнику он поручает отобрать эти деньги… Вся эта милая компания должна скрыться сегодня часов в одиннадцать утра, так как в полдень на сцену выступает полиция…
Капитан перевел дыхание.
— Во-вторых, матушка Коралия, которая неизвестно почему вышла замуж за этого мерзавца, ненавидит его и хочет убить… Имеется полковник, который был ею увлечен и убит, и Мустафа, который собирался выкрасть ее для него, и он тоже мертв… И еще существует одноногий капитан французской армии, который тоже влюблен в Коралию и которого она избегает,
Я-Бон смеялся. Он действительно ничего не понимал, но всегда бывал в восторге, когда капитан обращался к нему в подобном тоне.
— Ну, а теперь пора порассуждать и сделать некоторые выводы, — решил Бельваль.
Он облокотился на камин и обхватил голову руками. Его веселость на этот раз была напускной… В глубине души он не переставал страдать за Коралию. Как ей помочь? Чем?
Бельваль никак не мог решить, какую тактику выбрать. Должен ли он отыскать по номеру телефона то лицо, у которого в настоящее время прятался Бурнеф с сообщниками, этого таинственного Грегуара? Следует ли предупредить полицию? Вернуться на улицу Раймон? Он мог броситься в битву со всем пылом, ему присущим, но продумать план атаки, предварительно изучив его со всех сторон, предвидеть препятствия, проникнуть за завесу тайны, то есть видеть невидимое, как он говорил, Патриций сейчас был не в состоянии. Он снова повернулся к Я-Бону, которого, видимо, огорчило его молчание.
— Ты что такой насупленный? Ты одним только мрачным видом действуешь мне на нервы… Всегда все видишь в черном свете, потому что сам черный… Убирайся…
Я-Бон удалился со сконфуженным видом и в это время чей-то голос за дверью крикнул:
— Вас просят к телефону, капитан!
Бельваль поспешно вышел из комнаты. Кто бы мог звонить ему так рано утром?
— Кто спрашивает? — осведомился он у сестры милосердия, которая шла по коридору.
— Право, не знаю, господин капитан. Мужской голос и, очевидно, этот господин торопится… Ему пришлось звонить довольно долго, так как я была внизу на кухне.
Внезапно Бельваль представил себе телефон в большой зале у Эссарца. Он опустился на нижний этаж, где в бывшей бельевой находился телефон.
— Алло! Это я, капитан Бельваль… В чем дело?
— Капитан Бельваль? Прекрасно! Только бы не было поздно… Ты получил ключ и письмо?
— Кто вы такой?
— Ты получил ключ и письмо? — настаивал голос.
— Ключ да, а письма не получал, — ответил Бельваль.
— Не получил письма? Но это ужасно… Значит, ты ничего не знаешь…
Полузадушенный крик прервал речь незнакомца, потом послышались какие-то звуки, видимо, около аппарата боролись, затем мужчина снова заговорил, но теперь его едва можно было расслышать:
— Поздно… Патриций, слушай… Медальон из аметиста, он на мне… Поздно! Поздно!.. А я так хотел тебя видеть… Коралия…
Снова возглас отчаяния, неразборчивые слова, стоны и крики, Бельвалю показалось, что звали на помощь, а потом тишина… Мгновение спустя раздался легкий треск и связь прервалась.
Все это длилось едва ли двадцать секунд. Патриция так взволновал разговор, что он едва мог разжать пальцы, когда вешал трубку.
Он был оглушен. Его глаза не отрывались от больших часов во дворе, которые он видел в окно. Было девятнадцать минут восьмого, и капитан машинально несколько раз повторил эти цифры. Он спрашивал себя, действительно ли все это произошло или это плод его расстроенного воображения, до такой степени все казалось нереальным…