Золотой треугольник
Шрифт:
— Ах, Патриций, я ничего не понимаю!
Они долго молчали. Первой нарушила тишину Коралия.
— Патриций, я хочу, чтобы ты разрешил мне остаться… Я умоляю тебя… У нас должна быть одна доля… Ты согласишься, не правда ли?
— Да.
— Дай мне свои руки, посмотри мне в глаза и улыбнись, мой Патриций!
На миг они забыли обо всем. Потом она с тревогой спросила:
— Что с тобой, мой Патриций?
— Смотри, смотри! — воскликнул он. — Лестница поднимается! Десять минут истекли.
Бельваль бросился к лестнице
— Патриций! Патриций! На что ты надеешься?
Капитан оглядывался вокруг, словно искал, что могло бы помочь ему, и пытался догадаться, что делал его отец в подобных обстоятельствах. Наконец он придумал. Влезть по лестнице, достигнуть отверстия наверху, овладеть врагом и таким образом спастись и спасти Коралию… Бельваль попытался подтянуться на руках и поставить ногу на перекладину. Безрассудная затея для калеки!
Все длилось не долее трех секунд. Видимо, лестницу сняли с крючка, на котором она висела, и она упала вместе с Патрицием. Наверху раздался злорадный хохот, и отверстие закрыли.
Капитан с трудом встал на ноги, до крайности взбешенный. Схватив пистолет, он выстрелил вверх, потом бросился на дверь, колотя по ней изо всех сил в припадке отчаяния и гнева.
В ответ на это невидимый враг закрыл наглухо отверстие вверху, и пленников поглотила темнота.
— Патриций! Патриций! — закричала в ужасе Коралия. — Где ты, Патриций! Я боюсь, боюсь…
Они искали друг друга наощупь, точно слепые, и самым ужасным теперь им казалось быть разделенными друг от друга…
— Патриций! Патриций, где ты?
Их руки встретились, похолодевшие от волнения руки Коралии и пылающие от лихорадки руки Патриция…
— Не уходи от меня, Патриций!
— Я здесь, не бойся ничего, нас не смогут разлучить! — поспешил он уверить ее.
— Да, нас не разлучат… — шептала она, — ты прав, и эта комната будет нашей могилой…
Последнее слово Коралия произнесла с таким волнением, что Бельваль содрогнулся.
— Нет! Нет! — вскричал он. — Что ты говоришь? Не надо отчаиваться. Спасение может придти в последнюю минуту…
Он высвободил руку и трижды выстрелил в потолок, туда, где еще были просветы. Точно в ответ на это послышались глухие удары, от которых у них кровь застыла в жилах. Отверстие наверху забивали, и при каждом ударе молотка Бельвалю и Коралии казалось, что это вбивают гвозди в крышку их гроба.
Надежд на помощь извне больше не оставалось.
— Патриций, я боюсь. Мне кажется, что эти гвозди вбивают мне прямо в голову…
Заливаясь слезами, Коралия упала на грудь Бельваля.
А наверху продолжалась ужасная работа. Капитан подумал, что, наверное, подобные чувства переживают осужденные на казнь. Из камеры они слышат глухой стук и знают, что это для них строится эшафот на площади и что
— Не покидай меня, — всхлипывала Коралия. — Не бросай меня, я боюсь…
У него была с собой коробка спичек. Освещая ими комнату, Патриций подвел Коралию к стене, исписанной рукой его отца.
— Что ты собираешься делать? — спросила она.
— Я не хочу, чтобы нашу смерть приписали самоубийству. Я сделаю то же, что сделал мой отец… Кто-нибудь прочтет то, что я напишу, и отомстит за нас.
Заканчивая писать, он увидел внизу за панелью еще несколько слов, набросанных отцом.
— Спичку, скорее! — крикнул он Коралии и прочитал:
— «Удушение… Ядовитые газы…»
Спичка в руках Коралии погасла. Так вот какая смерть их ожидает!
Но они еще не понимали, как именно все это произойдет. В такой большой комнате, как эта, воздуха достаточно, по крайней мере, на несколько дней.
— Если только качество воздуха не изменится, — прошептал Бельваль, — или же…
Он замолчал на мгновенье, потом продолжал:
— Да, да, теперь я припоминаю!
Патриций рассказал Коралии о своих подозрениях. Он вспомнил, что видел в шкафу Симона не только веревочную лестницу, но и какие-то странные трубки. Поведение Симона с тех пор, как их заперли здесь, подтверждало догадку Патриция, и больше всего, конечно, тщательность, с которой закупоривали комнату, даже с крыши! Очевидно, Симон просто-напросто подсоединит трубку к газовому счетчику на кухне, ведь дом освещается газом. Они погибнут, отравленные газом, как погибли их родители…
Капитан сознавал, что надо спасаться, но как? Стены не разрушить, до крыши не добраться. Но что это? Он насторожился. Откуда-то сверху послышался легкий свист.
— Начинается, — прошептал Бельваль. — У нас еще час, по крайней мере, полчаса…
Но Коралия взяла себя в руки.
— Будем же твердыми, Патриций, — сказала она.
— Если бы я был один. Но ты, моя бедняжка…
— Говорят, такая смерть легка… И потом я знаю, я чувствую, что мы с тобой страдать не будем.
В ее тоне было столько уверенности, что в душу капитана точно снизошел мир…
Они молча сидели на диване, взявшись за руки. Оба чувствовали, как ими мало-помалу овладевает сонное безразличие.
Коралия обвила рукой шею Бельваля и громко сказала:
— Перед Богом я называю тебя моим женихом, и пусть Он примет нас к себе, как принимает только соединенных навек…
Она приблизила губы к его лицу и поцелуями осушила слезы, катившиеся по его щекам. Потом их губы соединились.
— Да, ты права, — прошептал он. — Умереть так — значит жить!
В комнате уже ощущался слабый запах газа.