Золотой воин
Шрифт:
«Все, я готов. Готов. Ешьте меня», – мысленно согласился Питер и крепко зажмурился.
Что-то коснулось его ног.
– Ой! – закричал Питер и поджал ноги, при этом глотнул морской воды и закашлялся.
«Бе-е-е-е!» – жалобно блеял белый ягненок, его клетка качалась на волнах совсем рядом, но змеи никак не хотели брать этот подарок.
Питер плохо плавал, но тут он ухитрялся держаться на воде, боясь нахлебаться до того, как дождется скорой расправы. А змеи проносились совсем близко, закручивая водовороты и затягивая страшные
«Бе-е-е!» – снова проблеял барашек. Мелькнула серебристая чешуя, лязгнули огромные челюсти, и змей ушел на глубину, а вместе с ним убрались и другие чудовища.
– Они взяли барашка! Они взяли барашка! – стал кричать боцман, приплясывая на палубе.
Питеру бросили канат, он вцепился в него, как перепуганный котенок в руку нашедшего его человека. Никаких мыслей в голове не было, радости Питер тоже не испытывал. Даже поднявшись на палубу, он шел, не чувствуя ее разогретой поверхности.
– Малой – счастливий! Уррма! – пророкотал орк, еще минуту назад бросавший Питера на съедение змеям.
– Пастой! – позвал главный орк и, подбежав к Питеру, с почтением дотронулся до его мокрого плеча. – Счастливый какой, уррма!
Моряки стали сигналить большой галере, чтобы та возвращалась, – змеи ушли, и можно было двигаться к сокровищам Голубого Суринама.
Совершенно онемевший, Питер спустился на нижнюю палубу, где столкнулся с жарким приемом своих товарищей, кое-кто из которых был свидетелем выпавших на его долю испытаний.
– Мы видели, как ты упал в воду! Видели! – кричал Рыжий.
– Думали, каюк тебе, Малой! Думали, все! – вторил ему Бычок.
– Питер, ты живой! Питер! – радовался Крафт, и по его лицу катились слезы. Он уже считал себя «осиротевшим», а тут – такая неожиданность.
За этой радостью уже никто не обращал внимания на двух зашибленных насмерть и троих покалеченных гребцов, пострадавших, когда змеи ударили по веслам.
Весла уже заменили, для этого имелся специальный запас, но вот людей поменять было невозможно, теперь они лежали на настиле, и живые, и мертвые, ожидая своей очереди оказаться за бортом. Больные и раненые на нижней палубе были бесполезны.
11
После короткого обеда гребцы снова налегли на весла.
Раненых с ними не было, их вынесли моряки молоканов. Загребные заново перераспределились, чтобы оба борта гребли одинаково, и поход продолжился. Грести пришлось до полуночи, пока морякам не удалось промерить лотом глубину, чтобы бросить якорь.
– Завтра, должно, Суринам увидим, – сказал кто-то в темноте, укладываясь на настил.
– Неужто там и правда сокровищ видимо-невидимо? – спросил другой.
– Должно, так и есть.
– Есть-то они есть, – раздалось из другого конца, – да только змеи с ними никого не выпускают!
– А хорошо бы домой вернуться да с полным карманом жемчугов, – со вздохом стал мечтать Рыжий.
– Ты громче ори, – оборвал его Бычок. – Тогда тебя хозяева прямо сейчас за жемчугом отправят.
Его замечание подействовало на всех, разговоры прекратились.
Питер лежал на спине и через пролом в верхней палубе смотрел на звезды. В здешнем небе они были необыкновенно яркими.
После нескольких часов тяжелой работы чувства постепенно вернулись к нему, и теперь он вспоминал, как барахтался в воде и как выглядели проносившиеся рядом змеи. Запомнить удалось только серебристые многогранники, из которых были составлены шкуры чудовищ.
Устав от нелегких воспоминаний, Питер вздохнул и, перевернувшись на бок, хотел по привычке придержать цепь на поясе, чтобы не звенела. Но ее не было – должно быть, потерял, когда барахтался в воде.
«Ну и ладно, это не я снял, это – змеи, – сказал он про себя, чувствуя, как погружается в сон. – А с них и взятки гладки».
Питеру снилась лунная ночь и струившиеся в лунном свете морские змеи. Только смотрел он на них не с палубы галеры, а как будто летал неподалеку. Во сне змеи не казались столь ужасными, как тогда – среди волн. У них были большие блестящие глаза и огромные, как парус сорокавесельной галеры, спинные оперения.
«Возьмите меня к себе, змеи, я тоже умею летать!» – попросил их во сне Питер.
«А кто ты такой?» – спросил змей, на длинной шее которого болталась потерянная цепь Питера.
«Я – Питер Фонтен, я гребец на галере».
«Ты не Питер Фонтен», – ответил змей. И тотчас налетела буря, тучи заслонили луну, и стало темно. Питер открыл глаза и увидел, что все гребцы торопливо занимают места, а в проходе «колодца» стоит вчерашний знакомец – молокан Бумо.
– Пошевеливайся, Малой, если не хочешь, чтобы башку откусили, – прошипел Рыжий, и Питер тотчас очнулся. Он перепрыгнул через колени Рыжего и приземлился на свое место.
– Ум-ката, ум-ката! Наддай! – закричал в пролом боцман. Питер поднял голову, но не узнал его. Лицо боцмана посерело, а одного уха как не бывало.
«Может, у него и не было этого уха?» – подумал Питер, налегая на весло. Потом зажмурился и посмотрел снова.
– Ум-ката, ум-ката! – командовал боцман, однако теперь он был и румянее, и с ушами у него все было в порядке.
«Вот это да! Выходит, я сплю?» – поразился Питер.
– Эй, Малой, да ты спишь, что ли? – начал сердиться Бычок.
– Извини, это я после вчерашнего, – ответил Питер и стал внимательнее следить за темпом.
– Ум-ката, ум-ката! Ум!
– Ум-ката, навались! Ум-ката!
Питер греб и греб, следя за дыханием – в первый час следовало налаживать легкие. Это уже после, в разгоне, можно и парой слов перекинуться, а первый час – разогрев. Это было железное правило всех галерных.
– Куда ж... гребем-то?... – спросил Рыжий, не обращаясь ни к кому.
Питер скосил на него глаза и от ужаса едва не потерял темп – из груди Рыжего торчала позеленевшая медная рукоять старинного кинжала.