Золотой воин
Шрифт:
Подтащив арпаши ближе, хорошо натренированные стрелки противника били без промаха, а убойная сила их оружия увеличилась.
Пехотинцы сумели подтащить бревно, и всего один его удар сдвинул с места наспех сооруженные стенки, из которых посыпались камни.
Орки не переставая бросали вниз валуны, те грохотали о щиты, но, по-видимому, штурмующие принесли с собой подпорки, в противном случае они бы давно уже были раздавлены. Шум стоял такой, что не слышно было, о чем переговариваются находящиеся рядом с Питером молоканы.
Корнелий спустился со стены и что-то сказал Даувпирту,
Промелькнул Лусх, он помогал оттаскивать от стены сбитых жестоким обстрелом молоканов. С близкого расстояния стрелки противника почти не оставляли оркам шансов – теперь они разили их наповал.
После очередного удара из пролома показался конец бревна. Еще удар – и орки заорали, увидев своих врагов совсем близко. По пролому хлестнул залп из арбалетных болтов, снаружи кто-то упал. Еще мгновение, и в ответ влетело несколько стрел, которые также нашли свои жертвы.
В пролом рванулись пехотинцы, прикрываясь щитами и пригибаясь как можно ниже, они влетали в крепость, словно пущенные из пращи камни, и с яростью бросались на огромных орков.
Казалось, масса огромных молоканов должна была раздавить горстку просочившихся смельчаков, однако разбросанные камни и напиравшие сзади боевые товарищи заставляли передовых орков падать, в то время как легкие и проворные пехотинцы действовали успешнее, ухитряясь наносить удары и вовремя смотреть под ноги. Они были вооружены короткими мечами и большими надежными щитами, которыми отбивали удары тесаков, и тут же контратаковали, всякий раз нанося оркам ранения.
Питер покосился на Корнелия – тот вытащил из ножен меч, но в дело пока не вступал, дожидаясь задачи по силам. Питер тоже достал свой меч и судорожно вздохнул. Его била нервная дрожь, ладони вспотели. В пролом протиснулись еще несколько пехотинцев, и двум из них удалось заскочить на лестницу.
Бой завязался на стене, и оркам пришлось прекратить швырять камни, но стоило им подняться в полный рост, как их стали расстреливать из-за арпашей.
Это была коварная и безупречная тактика – двое пехотинцев начали теснить огромных молоканов, пользуясь узостью фронта на стене и поддержкой своих стрелков.
Теперь уже в крепости было не менее двух десятков пехотинцев, которые пытались разорвать фронт, но дальше пятачка с рассыпанными камнями орки их не пропускали, методично ухая по щитам тесаками так, что от них летели щепа и склепки.
Внезапно что-то переменилось, Питер понял это по быстрому движению Корнелия – тот поспешил к переднему краю, а через пролом уже вваливались первые манукары.
Теперь Питер сумел по достоинству оценить их внешний вид и стать. Они были на голову ниже орков, однако выглядели куда опаснее со своими длинными мечами, зачерненной броней и узкими прорезями смотровых щелей. Их налокотники были снабжены острыми отточенными крюками – прихватами, о которых рассказывал Корнелий, такие же прихваты, только побольше, были пристегнуты к сшитым из бычьей шкуры, проклепанным железом башмакам.
Глядя на длинные мечи манукаров, Питер подумал, что в плотной схватке с орками они будут неудобны, однако он и не предполагал, каково мастерство этих воинов. Едва сойдясь с орками, первый императорский гвардеец перехватил свой меч посередине второй рукой и, словной косой, одним ударом снес головы двум молоканам. Тем временем второй нанес разящий удар сверху еще одному орку и ударом ноги сорвал прихватом панцирь с другого.
Манукары работали, словно мельницы, без опасения хватаясь за свой клинок кольчужными рукавицами и при случае вырывая из рук молоканов их тесаки. Своими мечами они владели великолепно, пользуясь ими, как пикой, алебардой и даже дубинкой, когда вдруг наносили удар тяжелым шишаком у основания рукояти.
В пролом полезли новые пехотинцы, уже без массивных щитов, они не спешили помогать манукарам, которые справлялись и без них, а разбегались во всех направлениях, разгоняя лучников, опрокидывая воду для раненых и рубя каждого, кто попадался навстречу. Это было частью тактики атаковавших, позволявшей расстроить тылы противника и его общую войсковую организацию.
Питер бросился наперехват одного из таких вредителей. Тот увидел преследователя и принял вызов, первым атаковав щуплого парнишку в новеньких кожаных доспехах.
Короткий меч дополнялся дагой в левой руке противника, но Питер решил не отступать и навязал плотный бой, не размыкая клинков. Пехотинец не был готов к такому темпу и стал пятиться, не заметив подскочившего орка. Взмах тесака – и Питер побежал искать другого противника, но вокруг царила такая свалка, что приходилось уворачиваться даже от своих. Многие орки в горячке боя ранили друг друга, в то время как манукары деловито продолжали свою жатву, расширяя занятый пятачок и ступая по трупам поверженных молоканов.
Наконец за мечущимися фигурами Питер увидел Корнелия. Он вел бой сразу с тремя манукарами, однако в этом случае их манера значительно отличалась от шквальной атаки против молоканов. Императорские гвардейцы поочередно делали быстрые выпады, стараясь издали поразить защитника. Их осторожность была понятна: неподалеку лежали двое их товарищей, в пылу боя не распознавших в очередном противнике защитника.
Пехотинцев и манукаров в крепости становилось все больше, они уже не только держали все расширявшийся круг на площади, но и бегали по крепостной стене, сбрасывая орков и освобождая место для своих стрелков. Стоило тем забраться на стену, и падение города было бы ускорено, ведь они смогли бы выбивать цели на выбор.
Питер стал пробираться к Корнелию, ему показалось, что учителю нужна поддержка, однако, когда он оказался в нескольких шагах, Корнелий стремительным ударом распорол кирасу одного из манукаров и успел крикнуть:
– Не лезь сюда, лучше придержи стрелков, чтобы они на стену не вышли!
Место упавшего манукара тут же занял новый, и они продолжили свою опасную игру, а Питер огляделся: из бреши уже выбирались лучники с полными колчанами стрел. Пробиться к ним через строй махавших мечами манукаров было невозможно, и Питер помчался к другой лестнице – она находилась всего в пятидесяти ярдах.