Золотой вулкан

Верн Жюль

Хантера, разумеется, интересовало, попадаются ли золотоносные места за Полярным кругом. Он уже знал кое-что из рассказов других индейцев, и, может быть, Красак расскажет ему кое о чем поточнее.

Между тем индеец вынашивал собственный замысел, для исполнения которого требовалось участие техасцев. Хантер и его компаньоны будут освобождены через несколько месяцев, а он должен провести в тюрьме несколько лет. Поэтому он хотел сделать так, чтобы Хантеру было выгодно помочь ему бежать. Одному ему это вряд ли удалось бы, но при содействии сообщников за стенами тюрьмы попытка имела бы хорошие шансы увенчаться успехом.

Отсюда со всей логикой следует, что Красак рассказал Хантеру ровно столько, сколько нужно было для возбуждения его жадности, и не более. Кстати сказать, он довольно внятно изъяснялся по-английски, научившись этому, когда служил Компании Гудзонова залива.

— Да, — сказал он в один прекрасный день, — на севере, по соседству с океаном, золота полно, и очень скоро у побережья будут копаться тысячи золотодобытчиков.

— Что ж, — ответил Хантер, — надо сделать одну-единственную вещь: опередить их.

— Конечно, — согласился Красак, — но надо еще в точности знать, где находятся залежи.

— А ты знаешь?

— Некоторые знаю, но местность там трудная и сложная. Можно бродить месяцами и проходить рядом с золотом, не замечая его. Вот если бы я был свободен…

Хантер поглядел ему прямо в глаза:

— И что бы ты тогда сделал?

— Я пошел бы туда, куда направлялся, когда меня схватили.

— Схватили за несчастный самородочек, который ты подобрал на прииске и решил присвоить.

— Самородки принадлежат всем и каждому, — торжественно произнес индеец.

— Это, конечно, так, — поддержал Хантер, стремясь побудить его на продолжение разговора, — но только тогда, когда никто другой их еще не нашел.

— Нет, и такие тоже, — возразил индеец, имевший свои собственные представления о праве собственности. — Но я за это угодил в тюрьму, вот в эту самую. Эх, если бы я был на свободе!

Повторяя эти слова как заклинание, он вытянул руку, сжатую в кулак, в сторону севера.

— Так куда же ты пошел бы, раз полиция не спустит теперь с тебя глаз?

— Туда… Там золото враз собирают тачками, — заманчиво, но неопределенно ответил индеец.

Хантер тщетно пытался расспрашивать его дальше. Красак больше не сказал ничего.

Конечно, Хантер был наслышан о легенде по поводу Голден-Маунт. Но, как почти все золотодобытчики, он не очень в нее верил. Может быть, думал он, индеец намекает именно на эту гору, но ничего не говорит прямо, а значит, сам находится во власти иллюзии. Действительно, Красак не произнес ни единого слова, которое имело бы касательство к горе, столь же знаменитой среди клондайкцев, сколь маловероятным было само ее существование. Сделал ли он это по незнанию или из осторожности и не был ли он случайно посвящен в секрет открытия, единственным обладателем которого считал себя Жак Лорье? Никто и ничего не мог тут знать. Но Хантеру и Мэлоуну, введенному в курс дела, представлялось, что Красаку известны некоторые месторождения близ побережья Ледовитого океана, и оба они пришли к мысли, что надо вытянуть у индейца решительно все, что тот знает, и начать кампанию, как только они со своими людьми окажутся на свободе.

С индейцем велись нескончаемые разговоры в долгие свободные часы. Он не отказывался от своего утверждения насчет существования месторождений, но по-прежнему молчал относительно их точного расположения у океанского побережья.

Шли последние недели апреля, и кончалась зима, такая же суровая в Серкле, как и в Клондайке, со снежными бурями и сильными морозами. Заключенные от этого очень страдали. Хантер и его компаньоны нетерпеливо ждали освобождения, полные решимости предпринять экспедицию к высоким широтам Американского континента.

Но если им оставалось провести в заключении совсем уже короткий срок, всего несколько недель, то Красаку предстояло отсидеть в тюрьме Серкла еще несколько лет, если, конечно, ему не посчастливится бежать. А чтобы бежать, ему нужно было содействие Хантера. Он и попросил наконец его об этом, обещая поступить в его распоряжение и повести его к известным ему залежам на севере Клондайка.

Бежать удалось бы, только сделав подкоп под стеной, окружавшей внутренний двор тюрьмы. Изнутри подкопать стену было никак нельзя, не имея соответствующих орудий и не привлекая внимания охранников. Но снаружи, действуя очень осторожно и в ночное время, такую работу можно было проделать.

Заключили сделку на сей счет. Тринадцатого мая срок пребывания Хантера и его банды в тюрьме кончился, и они расстались с Красаком.

Индеец теперь был всегда наготове. Он не содержался в одиночке, и ему легко было покинуть общую камеру и незамеченным пересечь внутренний двор.

Он так и поступил на следующую же ночь и, распластавшись у стены, стал ждать.

Ему пришлось набраться терпения, так как до его уха не дошло ни единого звука от заката до восхода солнца.

Хантер и Мэлоун пока что не могли действовать. Быть может, полиция, удивленная тем, что они не покинули немедленно Серкл, установила за ними наблюдение. Поэтому они должны были пока поостеречься, чтобы побег удался. Что до орудий подкопа, у них в избытке имелось все: кирки, ломы, лопаты, оставшиеся от последней кампании. Они сложили их на постоялом дворе, где жили до ареста и где снова поселились по выходе из тюрьмы.

Городок оживлялся. Во второй половине мая погода стояла благоприятной ввиду ранней весны, и сюда стекались аляскинские золотоискатели с низовий Юкона.

На следующую ночь, с десяти часов вечера, Красак снова занял свой пост у основания стены. Сумерки сгущались, дул довольно сильный северный ветер.

К одиннадцати часам, приложив ухо к земле, индеец как будто услышал что-то.

Он не ошибся. Хантер и Мэлоун принялись за дело. Орудуя в основном киркой, они проделали в земле дыру, не тронув ни одного камня самой стены.

Красак тоже стал разгребать руками землю, как только точно определил место подкопа. Техасцы слышали шорох его работы так же хорошо, как он слышал их.

Никакой тревоги не случилось. Охранники и даже заключенные не появлялись на внутреннем дворе, собираясь, видимо, выйти туда лишь глубокой ночью: ветер и холод удерживали одних в здании, а других в камере, откуда Красак вышел, не обратив на себя ни малейшего внимания.

Наконец к полуночи проход был прорыт, достаточно широкий, чтобы в него пролез взрослый человек обычного телосложения.