Золотые дни майора Пронина
Шрифт:
В тридцатые годы, когда Пронин в своем зеленом пальто гонялся по Москве в поисках пропавших чертежей инженера Зайцева, Утесов устраивал знаменитые представления своего "Теа-джаза". Нехитрая, но броская режиссура номеров, репризы - словесные и музыкальные, пленявшие песенными новинками программы. В качестве авторов с Утесовым работал Н.Эрдман, да и сам Леонид Осипович был неистощим на выдумки. "Теа-джаз" откликался и на злобу дня, на события мировой политики. К пронинской теме подходят две предвоенные песни "Теплоход "Комсомол"" и "Акула" (переделка американской "My Bony", почему-то подписанная Дунаевским). А атмосферу эпохи определили яркие, проникнутые характерным босяцким духом, сочившиеся музыкальной выдумкой программы утесовского "Теа-джаза": "Джаз на повороте", "Музыкальный магазин" и "Много шума из тишины". Потом была война - и новый взлет песенного искусства артиста, но нас интересует довоенное время, время, когда майор Пронин разоблачил майора Роджерса.
Образ Утесова был многоликим: в нем ощущался "духарный колорит" блатного героя, лихого одессита. Образ, важный для нашей культуры XX века. Этот герой поет "Лимончики", "Гоп со смыком" и "С одесского кичмана",
С другой стороны, герой Утесова - джентльмен, душевный собеседник, мужественный простой человек, сугубо доверительно сообщающий: "Видишь, я прошел все испытанья // На пути свидания с тобой...". Этот образ напоминал и противников Пронина, и самого майора...
Пронинский цикл - это развлекательная литература постреволюционного периода, периода чисток, периода подготовки к войне. В то же время это литература периода относительной стабильности, успокоения. Нередко забывают, что тридцатые годы по сравнению с предыдущим десятилетием казались годами успокоения. А ведь в памяти современников была Гражданская война, да и нэп озлобил многих пиром во время чумы. Другое дело - тридцатые. На площадях, где в Гражданскую проводились публичные казни, теперь в ходу кинематограф и футбол. В 1936 году впервые было проведено командное первенство СССР по футболу. В те годы разыграли два комплекта медалей: весенние и осенние. Победителями стали соответственно московские "Динамо" и "Спартак". Призерами оказались динамовцы из Киева и Тбилиси, а также армейская команда ЦДКА. Футболисты стали новыми спортивными кумирами страны, как когда-то, до революции, ими были цирковые силачи и борцы: Крылов, Поддубный, русский лев Георг Гаккеншмидт. Теперь говорили о братьях Старостиных, о ветеране футбола Малинине, о Бутусове, Семичастном и Акимове. Из записей Ю.К.Олеши мы узнаем, как в конце тридцатых признавала Москва нового футбольного гения - Григория Федотова... У горожан появился большой футбол; водка, как и пиво, уже продавалась свободно (впрочем, майор Пронин предпочитал армянский коньяк). Многие города славились своим мороженым и газировкой с сиропами. В кино (оно стало звуковым, и следовательно - подлинно самым массовым искусством, да еще, по Ленину, "из всех искусств для нас важнейшим") особенно актуальными для массового сознания были ленты "Чапаев", первый советский звуковой фильм "Путёвка в жизнь" и музыкальные комедии режиссеров-соперников Г.Александрова и И.Пырьева. Каждый горожанин (в особенности - подростки и молодежь) имел обыкновение смотреть полюбившуюся картину от десяти до сорока раз. Идеалом эпического героя стал Чапаев, символом аккуратности и добропорядочности Фурманов, оптимизма и веселья - Костя Потехин, трудового успеха - героини Ладыниной. Весьма актуальный идеал блатного супермена олицетворял (деля этот трон с Утесовым) Михаил Жаров, колоритно исполнивший роль Жигана и спевший "Щи горячие, да с кипяточечком!..". Варились в кинематографе той поры и обаятельные "свои парни", и чудаковатые благородные интеллигенты с бородками клинышком, и (с конца тридцатых) национальные герои из славного прошлого. Это было талантливое и очень демократичное искусство. И майора Пронина нельзя вырвать из культурного контекста его времени.
Подобно Сименону, Овалов стремится дать социальное обоснование преступления. Вот фотограф Основский - один из наймитов иностранной разведки. Задается вопрос: почему фотограф Основский стал врагом советской власти? Оказывается, все дело в классовом инстинкте: он "был сыном владельца модной в прошлом московской фотографии. Этот при некотором желании мог считать себя обиженным. Правда, занимался он все тем же ремеслом и зарабатывал много денег, но неудовлетворенные чувства хозяйчика способны были тревожить его воображение. Власть над двумя ретушерами могла ему представляться настоящей властью, а возможность распоряжаться собственной кассой - истинным богатством". Звучит убедительно и исторически достоверно.
Говоря о "Голубом ангеле", необходимо сделать экскурс и в историю зарубежного кино. Собственно говоря, название Овалову подарил один из самых одиозных и растленных кинофильмов гибнущей Европы, снятый в 30 годы, на закате Веймарской Германии. Мария Магдалена фон Лош - она же Марлен Дитрих яркая женщина-вамп тридцатых - сыграла в этом самом "Голубом ангеле" так, что всю жизнь потом получала оброк с этого успеха. "Циничная, развращенная певичка Лола" (так аттестует ее наш кинословарь) легко вписывается в атмосферу шпионской повести. Марлен сама исполняла модные песенки - они издавались на патефонных пластинках. Редкие записи Дитрих можно было встретить в элитных московских и ленинградских квартирах. В то время всю популярную музыку называли джазом. "The Blue Angel" Овалов со знанием дела называет блюзом, упоминает и другие музыкальные названия - джазы Эллингтона, Нобля, Гарри Роя, песенки Шевалье, Люсьенн Буайе, "Chanson du printemps", "The Golden Butterfly", "Mood Indigo", "Ton amour"... Это логично: популярная литература использует успех популярной музыки.
5
В "Голубом ангеле" противники Пронина были хитры как никогда. Их изобретательность поставила в тупик Виктора Железнова, и, если бы не Пронин, резидент ускользнул бы от нашей контрразведки. Этот факт подтверждает исключительность майора Пронина, его гениальность. Сюжет громко перекликается с "Собакой Баскервилей". Как и у Конан Дойла, у Овалова великий сыщик лукаво перепоручает дело помощнику, но втайне продолжает самостоятельное расследование, время от времени путая карты своему незадачливому коллеге. Как и "Собака...", "Голубой ангел" - повесть, а не рассказ, и в ней
В то же время Овалов обогащает традицию свежим приемом: на первых же страницах повествования Пронин раскрывает тайну герою-рассказчику. Но читателю они этой тайны не раскрывают, а рассказчик не понял секрета, поскольку он не чекист и, следовательно, не говорит по-английски. "Собака Баскервилей" начинается с чтения старинного манускрипта. У Овалова герои прослушивают патефонную пластинку "Голубой ангел", в этой записи и кроется секрет - шеф зарубежной разведки на своем родном английском дает указание резиденту во всем следовать указаниям хозяина пластинки. Да, сам Овалов поначалу не понял этого - и честно попросил Пронина рассказать ему всю историю от начала и до конца. Майор был болен, знакомый писатель пришел к нему в гости с бутылкой любимого армянского коньяка - можно ли было оставить его без истории? Впрочем, миссию рассказчика Пронин перепоручил Железнову, предварив повествование морально-нравственной доминантой: "С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность".
Виктор постоянно докладывает о ходе дела больному Пронину, перемежая деловой разговор цитатами из Блока и выслушиванием обычных пронинских нотаций на тему "Каким должен быть настоящий чекист". Пронин окорачивает подозрительность Железнова, заставляя верить в честность инженера Зайцева и его покойною друга Сливинского. Пока Железнов носился по городу, Пронин делал вид, что перечитывает статьи Энгельса о войне, а сам... ведет тайное расследование.
Любо-дорого смотреть, с какой ловкостью Овалов преподносит в повести деликатный "еврейский вопрос". Знаменательно, что в повести, которая вынашивалась в предвоенные месяцы, нет упоминания фашистской Германии, а шпионы, несомненно, представляют англо-американскую разведку. Для Овалова важно лишь то, что они - враги советского государства, а нам следует быть бдительными и готовиться к войне. Реалий Второй мировой в повести нет. Писатель осторожничает, не желая давать оценок быстро меняющемуся международному положению. В конце концов, перед нами - шпионская сказка, и документализм только повредил бы майору Пронину. Майор делает смутные намеки на ужесточение классовой борьбы, молчит о гитлеризме, уже опутавшем пол-Европы. Таковы правила игры, заданные Оваловым. Белоснежная чистота жанра. На этом фоне бросается в глаза, что один из главных (а в какой-то момент читателю кажется, что и вовсе главный!) злодеев повести - шпион Леви, притворяющийся советским мужским парикмахером Захаровым, оказывается выходцем из зажиточной еврейской семьи. Бедные родственники жили в Советском Союзе, а богатый отец дал Леви европейское образование, необходимое для первоклассного шпиона. Он овладевает документами "бедного родственника" и приезжает в Москву, где берет фамилию своей новой жены - Захаров. Виктор Железное даже не удерживается от глубокомысленного комментария: "Остановило было на себе внимание Виктора то обстоятельство, что при женитьбе Левин взял себе фамилию жены, но ив этом не было ничего предосудительного: мало ли местечковых молодых людей переменили за эти годы свои фамилии". Заслуживает внимания и гуманность Ивана Николаевича Пронина: разоблачив Захарова, он спешит убедиться в невиновности его жены - той самой, у которой шпион позаимствовал фамилию. Пронин даже посетовал, что его молодой товарищ не всегда так внимателен к нюансам соблюдения социалистической законности... Дай волю Железнову - он бы пересажал всех подозреваемых. Потому и не дремлет майор Пронин, чтобы работа контрразведчиков была эффективной и ненавязчивой.
В "Голубом ангеле" майор Пронин достиг Эвереста своего остроумия. Реплики хворого контрразведчика полны скрытой иронии. Своих собеседников чекиста Железнова, изобретателя Зайцева, крупного начальника Евлахова, да и разлюбезную Агашу, - он водит как козлов на веревке по маршрутам своей логики. Водит - и нередко насмешливо выдает им секреты расследования, понимая, что эти симпатичные тугодумы лишены аналитического полета. Овалов наделяет Пронина тонким чувством юмора: эта примета возвышает майора над коллегами, указывает на уникальность его профессиональных и человеческих качеств.
Интересно место действия, выбранное Оваловым: фоном для шпионской истории стали модные, престижные уголки предвоенной Москвы. Современная, огромная гостиница, в которой угадывается построенная напротив Кремля по проекту академика Щусева гостиница "Москва"; засекреченный институт, разрабатывающий новые технологии; кукольный театр, в который стремятся все гости столицы, в том числе - иностранные.
Нетрудно догадаться, какой театр имеет в виду Лев Овалов. Творение Сергея Владимировича Образцова было и остается уникальным в многовековой истории зрелищ. Куклы Образцова были способны на многое: великий кукольник сделал для своего искусства не меньше, чем К.С.Станиславский. Чистая правда, что зарубежные гости стремились в дом на площади Маяковского, чтобы увидеть кукольного Емелю, Аладдина, Кота в сапогах. Шпион Захаров-Леви привел соседскую девчонку именно на "Кота..." (хотя на самом деле - на шпионскую встречу!). С.В.Образцов оставил воспоминания о другом инциденте, случившемся на спектакле "Кот в сапогах": "В этом спектакле есть великан-людоед, которого смелостью да хитростью Кот побеждает. Так вот этого великана играет человек в маске. Рядом с маленьким Котом он кажется невероятно огромным и страшным. Но он очень смешной и глупый, и зрители наши, которым шесть-восемь лет, встречают его изумленным "ай", но вовсе не испугом. Л какая-то мама, не знаю, каким образом избежав бдительности контролерши, пришла на спектакль с трехлетней дочкой и села в четвертом ряду в самой середине партера. Не знаю, что понимала дочка в самом начале спектакля, но когда над ширмой появился великан и схватил своей огромной лапой маленького Кота, девочка закричала на весь зал: "Мама, выключи!" Выключить мама не могла, схватила свою навзрыд плачущую дочку и, пробравшись сквозь весь ряд, выбежала из зала. Ив фойе, и в раздевалке девочка продолжала рыдать".