Золотые нити судьбы
Шрифт:
Когда она спустя год сообщила, что перебирается в Париж, – благодаря, к слову, тем профессиональным рекомендациям, которые ей дал доктор Лоран Бомон, и нескольким статьям в научных сборниках, которые он же помог ей написать, – он даже не сразу понял, что происходит. Он искренне порадовался за нее. «Тогда я займусь поисками работы для себя в Париже», – сказал он.
Шанталь долго молчала, глядя на него своими чудными темными глазами, которыми Лоран не уставал любоваться… Но сейчас в них словно занавес опустился в конце спектакля, а режиссер там, за занавесом, все решал, поднять ли его снова, выйти ли еще
А потом она, так и не произнеся ни слова, повернулась и вышла из его кабинета.
Лоран провел тяжелую бессонную ночь, мучаясь в догадках, – а наутро, придя на работу, нашел на своем письменном столе конверт с запиской.
«Я уехала. Не ищи меня. Спасибо за все. Прощай. Шанталь».
Дыра в душе… Размером с бога, говоришь, Жан Поль? [5] Это не смертельно, дружище, – потому что ее еще чем-то можно заполнять! А вот когда в душе пробоина размером с предательство, – то ничем ее уже не заполнишь: нечего заполнять, умерла душа, сожжена…
5
Сартр.
Он молча запер свой кабинет, не ответил на встревоженный вопрос секретарши – разговаривать он был не в состоянии – и помчал в Ниццу. Как он не сорвался в пропасть на безумной скорости, с которой гнал по горным дорогам, – загадка…
Там, в городе, он рванул к друзьям, спросил, где найти кокаин. В студенческие годы им баловались (но именно «баловались») едва ли не все на медфаке, – так что Лоран знал, зачем приехал.
Друзья подсказали.
На кокаине Лоран просидел почти год. Десять месяцев, если точнее. Еще пару месяцев из его плена выпутывался.
Сумел.
Вернулся к своему привычному образу жизни: природа, музыка, книги, иногда – тусовки, для разнообразия. И к мысли, что другие – это Ад.
…А вот сейчас он стоял в своем кабинете, созерцая незнакомую девушку, словно упавшую с далекой звезды к нему, на его докторский топчан. И даже невольно на потолок посмотрел, нет ли в нем пролома…
Пролома там, разумеется, не было.
Лоран деловито прогнал странные (и совершенно нелепые!) мысли и принялся рассматривать незнакомку. Ее простенькая одежда – летняя юбка с цветочным узором в фиолетово-синей гамме, равно как и майка, светло-синяя, на бретельках, открывавшая верх нежной белой груди, – была грязна. На руках и ногах девушки виднелись множественные царапины.
Сквозь разметавшиеся волосы он вдруг заметил красные мазки крови на бумажной простыне. И мгновенно понял: на затылке рана, и кровь размазалась, когда девушка мотала головой во сне…
Нет, не во сне – в обмороке!
В этот момент Лоран сконцентрировался – он стал врачом, и только врачом. Перед ним теперь была не девушка, вызвавшая у него столь необычные чувства, – перед ним находилась пациентка, нуждавшаяся в его помощи.
И Лоран принялся ей эту помощь оказывать.
…Кажется, наступал вечер: широкое окно было густо-синим. В комнате горел яркий электрический свет. Она лежала на чем-то жестком.
Она вспомнила, как рухнула на него в пустом кабинете медицинского центра. Приподнявшись на локте, она осмотрелась. Кабинет был по-прежнему пуст. Большой письменный стол буквой «г», на нем компьютер, за ним внушительное хозяйское кресло… Хозяином должен быть врач, – коль залетела она в медицинский центр… Перед столом еще два кресла, помельче: для посетителей. Узкий книжный шкаф с медицинской литературой. Весы, прибор для измерения давления… И ни души.
А кто же тогда включил свет?
Осторожно, стараясь не делать резких движений, она села, свесив ноги. У топчана лесенка в две ступеньки: чтобы пациентам было удобнее слезать.
Голова по-прежнему разламывалась от боли. Хотелось пить. У противоположной стены она увидела раковину с краном, рядом стопка одноразовых пластиковых стаканчиков. Опробовав ногой ступеньку, перенесла на нее тяжесть тела и, держась за топчан, осторожно ступила на пол.
Оказалось, что ноги ее босы. Значит, кто-то снял с нее босоножки… А вот и они, в сторонке, аккуратно поставлены рядышком…
Она добралась до крана и принялась пить.
– Ну, наконец-то!
Она вздрогнула и обернулась.
На пороге стоял молодой мужчина, светловолосый – что не типично для французов, особенно южан. Брюки кремовые, рубашка с короткими рукавами на тон светлее, пуговки у шеи расстегнуты, – вид летний и… Как это называется?
Она подумала и нашла слово: непринужденный.
– Ты [6] пришла в себя, мерси, мон дьё!
Она поняла: «спасибо богу»… Неужто дела ее столь плохи, раз он не особо надеялся, что сознание к ней вернется?
Он подошел к ней поближе и принялся рассматривать ее лицо, словно чему-то удивляясь.
6
Во Франции обращение на «ты» довольно распространено среди молодежи. В данном случае доктор считает девушку совсем юной, отчего обращается к ней запросто, на «ты».
Затем, поймав ее взгляд, немного смутился и заговорил с повышенной бодростью:
– А вот вставать тебе нельзя! Пошли, я помогу тебе лечь. Сейчас за тобой приедет машина, отвезем тебя в больницу.
– Меня?
– А кого? Или я похож на человека, нуждающегося в госпитализации?
Она посмотрела на остряка-доктора. Загорелый, румянец на щеках… Да уж, из них двоих в больнице нуждается явно не он.
Он крепко взял ее под локоть и, приговаривая: «Тихонько, тихонечко, вот так, понемножку…» – отвел ее к топчану, придержал за спину, чтобы она опустилась на топчан мягко.
– Как тебя зовут?
– Меня? – переспросила она.
– Как зовут меня, я в курсе, – улыбнулся он. – Кстати, доктор Лоран Бомон. А тебя как?
– Кажется… Кажется, Лиза…
ЛИЗА. Это имя показалось ему необыкновенно красивым, загадочным, таинственным. Только так могла зваться женщина, прилетевшая к нему в кабинет с далекой звезды…
– Как «Мона»? – глупо пошутил он.
Девушка не поняла, о чем он, и насупилась.
– Почему ты говоришь «кажется»?
– Я… Я просто не уверена.