Золотые яблоки
Шрифт:
— А как же он все-таки на рисованном коне уехал? — с сомнением спросила кондукторша.
— Так ведь он магик, — пытался втолковать ей Илья.
— Что ж, что магик! Конь-то не живой. Плетешь незнамо что.
— Да как вы не понимаете…
Ему хотелось говорить, но женщина отвечала неинтересно, и он отступился. Расхаживая взад и вперед по тротуару, задерживался у угла чугунной решетки, откуда были видны часы на большом здании почтамта.
Было то самое время, когда город начинает шумно просыпаться. Из парка все еще выходили трамваи, полусонно катились по рельсам в разные направления. На улицах, прилегающих к центру, стали появляться
Илье нравился утренний город с чистым, морозным воздухом. Как зачарованный смотрел он на площадь, спускавшуюся к реке мимо древних белых стен монастыря, недавно реставрированного и теперь похожего на игрушечный. На южной башне стены, испещренной бойницами, поворачивался на ветру позолоченный флюгер в виде медведя с секирой. Медведь с секирой — герб города, дарованный его основателем, мудрым киевским князем. Илья знал об этом, но сегодня рассматривал герб будто впервые. Затем взгляд его перекинулся на полукруглые ворота в стене. По обеим сторонам ворот развевались кумачовые флаги. Тут был вход на областную выставку народного хозяйства. Прочитав надпись, Илья улыбнулся, вспомнив, как бывший секретарь комитета комсомола Трофимов вручал Перевезенцеву «персональные» билеты. Теперь Иван Чайка, вполне освоившись с делами, ведает комсомольским хозяйством стройки. С Ильей у него такие же добрые отношения.
— Здравствуй, Илья!
Он резко обернулся, и в тот же миг на лице его появилось легкое разочарование.
— Здравствуй, Андрейка! Доброе утро, Галя. Ты что, тоже на стройку? — спросил он мальчика.
— Не, — ответил Андрейка. — Гальку провожал.
— Провожать вдруг вызвался, — краснея, сказала Галя, усмехнулась: — Все-таки мужчина.
Она несколько осунулась, побледнела, глаза печальные, с темными полукружьями. Илья вспомнил, что последние дни не видел ее на стройке.
— Ты болела?
— Немножко, — неохотно отозвалась Галя. — Сейчас все в порядке…
— А я разгуливаю, — сказал Илья. — Неожиданно, как Колумб, открываю для себя город, в котором прожил восемнадцать с лишним лет. Поднялся рано, как вышел — поразился: тишина, улицы пустые и очень чистые. Днем таких не увидишь. На каждом шагу что-нибудь новое.
— Говори! — недоверчиво усмехнулся Андрейка. — Откуда новое? Все, как давно.
— Ладно, коли так, — согласился Илья, подумав при этом: «Дойдет и до тебя очередь. Еще почувствуешь себя Колумбом».
Через садик с чахлыми деревьями к автобусу торопливо шла Оля. Илья радостно шагнул ей навстречу. Наконец-то она появилась. Ведь это ее он ждал все утро, о ней говорил с кондуктором: «Жду друга. Без него я никак не поеду». Оля скользнула встревоженным взглядом по лицу Гали, взяла Илью под руку. Галя грустно усмехнулась: «Боится, что заберу ее радость. Будто не видит, что я уже не вольна над ним».
В автобус входили и входили люди. Андрейка отошел к ограде, поглядывая, как они все трое поднялись на подножку и с трудом стали проталкиваться вперед. Потом Андрейка увидел их в окно. Он помахал рукой. Неожиданно ему замахали ото всех окон. Мальчик сначала удивился, а потом решил: пассажиры-то не знают, что он помахал не им.
Оля очень неохотно свернула на площадку, к своему месту работы, все оглядывалась.
А Илья и Галя, как и в первый день, опять шагали по бетонной дороге, серой лентой уходившей вдаль. Впереди виднелось громадное недостроенное здание ТЭЦ.
— Помнишь, вот здесь, над кустами, плакала луговка, —
…Не знаю, откуда пошло, — продолжал он, — но эту птицу считают вздорной и глупой. Будто бы очень и очень давно выпала земле страшная засуха. Гибли птицы, звери. Когда совсем стало невмоготу, собралось все живое на совет, и решено было рыть море, прокладывать реки. Все звери, все птицы участвовали в этой работе, одна только луговка отделилась, не хотела быть вместе со всеми. И когда появилась вода, когда все напились и вздохнули свободно, увидели меж себя луговку. Все возмутились: «Зачем она среди нас? Она не хотела быть вместе!» И прогнали ее, положили для нее запрет на все реки и источники, разрешили только пить тогда, когда идет дождь, да еще болота с ржавой водой дали ей во владение. И с тех пор кружится она над болотами с жалобным криком, то ли кается, то ли жалуется на суровый приговор, но никогда не идет к чистой воде…
— А я подумала о другом, — тихо сказала Галя. — Для одного человека лучше сразу окунуться в жизнь, он перебродит и станет твердым, как кремень. Для другого сразу непосильно, может надорваться…
Он дотронулся до ее руки, ласково сказал:
— Забудь об этом. Важно, что мы сейчас знаем что делать и как жить. А Виталий… Сбежал вовремя и скоро появится на другом месте… — Илья не сдержался, договорил зло: — И там станет пачкать людей твой принц…
Она потупилась, закусив губу.
— Ты очень жестокий, Илья.
— Не всегда, — ответил он.
Они постояли недалеко от дороги, на холме. Вся стройка была перед ними. Около котлованов стояли огромные серебристые резервуары под нефть. И все так же безостановочно шли по дорогам самосвалы. Недалеко стоял навес, под которым были видны длинные столы, заваленные железными прутьями. На какой-то миг Илье показалось, что он видит среди арматурщиков Женю Першину.
У прорабской будки, возле кладовой, стояла пожилая женщина в красной косынке — новый кладовщик, назначенный вместо Гоги Соловьева, — тот был под следствием.
— Привет, тетя Паня! — крикнул Илья.
Женщина ответно кивнула.
Далеко в поле серой ниткой уходит бетонная автострада. У самой обочины ее — экскаватор: то опускает, то поднимает ковш, отбрасывая в сторону грунт. Траншея остается за экскаватором. С боку ее разложены в строгом порядке чугунные трубы. Рабочие, обхватив кабелем трубу, направляют ее в стык с другой. Это прокладывается водопровод на ТЭЦ. В засаленной машинным маслом фуфайке со знанием дела орудует в кабине экскаватора Генка Забелин. Может, он заметил Илью и Галю, потому что ковш внезапно остановился, покачался на весу — как знак приветствия.
— Порой мне кажется: завод — это что-то большее, как город, как страна, — сказал Илья. — В уменьшенном виде, конечно. Сколько разных судеб!.. Счастливо тебе, Галя. Побегу. У нас теперь бригадиром Тепляков Сергей Матвеевич. Зверь, хуже Першиной.
Галя внимательно смотрела ему вслед. И опять ей пришло на ум: «Для одного человека лучше сразу окунуться в жизнь, он перебродит и станет твердым, как кремень. Для другого — сразу непосильно…»
Рассказы