Золотые закаты
Шрифт:
Впрочем, у нас то же самое. Поросенка начинают выхаживать, выкармливать, и нередко во дворе лесника среди прочей домашней живности видишь и дикаря, который чувствует себя как дома и которого за малыми исключениями ждет участь обычной свиньи.
Стремится ли пленник в подобных случаях на свободу? Когда как. На лесном кордоне близ Серпухова я однажды снимал прелестную парочку кабанят — Чушу и Хрюшу, которые сопровождали хозяина-лесника во время квартальных обходов. Потом кабаны стали и сами убегать в лес. Пропадая где-то весь день, к ночи Чуша и Хрюша обязательно возвращались, надо было только оставить калитку открытой.
Не знаю, чем бы
Жизнь кабанов на свободе… Ее, разумеется, наблюдают и изучают. Хорошо известно, что кабаны любят места болотные, где и зимою можно добраться до корма. Существа они — сумеречные, днем отдыхают, кормятся — ночью.
Есть еда — будут держаться долго на одном месте. Плохо с едою — станут ее искать, одолевая за ночь (как волки!) до тридцати — сорока километров.
Не просто так взять клыкастого!
Кабаны — животные стадные. Им легче именно так бороться за выживанье. Когда-то наблюдались стада (гурты) огромные — до сотни голов разновозрастных кабанов. Сейчас такое увидишь редко. Но объединение в группу двух-трех самок с малышами и оравой подсвинков — обычное дело.
В Беловежской пуще наблюдал я, как подходит на кормовую площадку такая компания. После двухчасового ожиданья на вышке я услышал из ельников повизгиванье, словно кто-то кого-то одергивал. Это именно так и было — взрослые самки остепеняли нетерпеливых подсвинков, спешивших к еде. И наступил момент, когда юную вольницу удержать было нельзя, и я увидел, как подсвинки через поле гуськом катятся к щедро рассыпанной кукурузе.
Как и полагается в этом возрасте, подсвинки, не обремененные заботами о ком бы то ни было, вели себя дерзко, беспечно, хватали корм жадно, толкались, визжали. Это были как бы разведчики, которым полагается рисковать.
Когда матки с малышами по возне на площадке почувствовали: все спокойно, можно ужинать всем, они побежали трусцой к пировавшим подсвинкам, одна — впереди, две другие — сзади, а в середине гуськом, стараясь друг друга опередить, — еще несмышленая мелкота.
Кавалькада достигла площадки с кормом, и матки, поддавая рылом в бока, буквально расшвыряли подсвинков — «вы свое уже получили, дайте теперь поесть малышам!».
Малыши кормились спокойно, но матки были настороже — останавливались, принюхивались. Звуки: «Го! Го!», — давали знак поросятам: «Все спокойно. Ешьте. Но слушайте».
Взрослые свиньи тоже успевали хватать кукурузу. Две увлеклись едой основательно. Но самка-вожак то и дело обегала площадку, и в какой-то момент то ли щелчки фотокамеры, то ли человеческий запах с вышки ее напугал. Раздался оглушительно громкий «Гофф!» — и с площадки всех едоков, и маленьких, и больших, как ветром сдуло.
Так ведет себя группа из двух-трех семей. В гурте, пишут, отношения более сложные. Тут много взрослых. Среди них выделяется наиболее сильный — вожак. Его дело — обеспечивать безопасность гурта: все наблюдать, анализировать, принимать безошибочные решенья. Весь гурт следит за сигналами вожака. Еще один лидер в этом большом сообществе — старая мудрая самка. Ее задача — находить путь к корму, выбирать место для отдыха, мирить, наказывать, ободрять.
В этом сложном сообществе наблюдается иерархия: у сильного есть обязанности, и первый кусок ему достается. Слабый не станет на пути сильного и даже близко не подойдет. Все прощается малышам. А самки-матери готовы рисковать жизнью, если слышат призывы о помощи.
Пожилые самцы-секачи живут обособленно, каждый — сам по себе. Осторожные, осмотрительные, они только себе доверяют. Одного такого мне удалось повстречать ночью в ярославских лесах. Сидел я на вышке, возле кучи мерзлой картошки. В сумерках пришла на площадку разновозрастная компания и, вполне уверенная в безопасности, как орехи, щелкала мерзлые клубни. И вдруг все кинулись врассыпную. Полагая, что «подшумел» кабанов, я готов был с вышки слезать, как вдруг понял: на площадку явился старый секач, и вся родня немедля уступила одинцу место. Я не видел его в темноте, только слышал: слева прошел, справа хрустнула ветка, где-то сзади за вышкой замер.
Не менее часа кабан принюхивался, приноравливался. И вот наконец, промерзший насквозь, я услышал: кабан принялся за картошку. Объектив у меня был заранее наведен на нужное место. Выбрав момент, нажимаю на кнопку — яркая вспышка, топот. И сразу темень и тишина.
Доли секунды разделяет писк механизма камеры и вспышку лампы. Но когда я проявил пленку, то обнаружил на ней огромного, как сундук, кабана в позе балетного танцора: две ноги впереди, две сзади. Такова реакция при опасности неуклюжего с виду зверя.
Что еще стоит вспомнить о кабане? Кабан умен, неагрессивен. Но если ранен и знает обидчика, с решительностью его в атаке может соперничать разве что африканский буйвол. Волк в сравнении с кабаном — трусливое существо.
О сообразительности кабана и верных его инстинктах говорит случай, записанный мною на севере Каспия. «Раненый зверь приходил к взморью и валялся на выступах соли — боролся с загниванием раны».
Проникнемся уважением к давнишнему нашему соседу по жизни. Ей-ей, знаменит он не только отменно вкусным мясом и древним названием — вепрь.
Фото В. Пескова и из архива автора.
19, 26 декабря 1997 г.
1998
Бешенство
(Окно в природу)
В августе прошлого года Владимир Красиков удил рыбу на Можайском водохранилище. Клевало плохо. Рыболов скучал и обрадовался, когда к нему почти вплотную подбежала лиса. Владимир протянул ей плотичку. А лисица вдруг цапнула человека за руку. Рыбак погнался за зверем с палкой. Разумеется, не догнал. Но укус был не сильным, и скоро все позабылось.