Золушка и Дракон
Шрифт:
– Почему же вы не пошли?
Ольга Романовна усмехнулась, взяла его под руку и повела вдоль берега:
– Потому что у меня был план, который я собиралась привести в исполнение, воспользовавшись случаем. Видите ли, я ужасно ревновала свою сестру к Илье.
– Они дружили?
– Они даже не были знакомы. Но я, сойдя с ума от своей влюбленности, подозревала, что Илья не сможет пройти мимо такой красавицы, какой была Олеся, а она обязательно влюбится в него. Может быть, уже влюбилась! Мы были очень откровенны друг с другом, но я опасалась, что если спрошу Олесю прямо, она не признается. И я придумала кое-что… Дело в том, что Олеська вела дневник. Тогда было повальное увлечение дневниками,
Утащить его у самой Олеси не было никакой возможности. Но за день до ее исчезновения был кружок по биологии, и она рассердила нашего старенького учителя, Валентина Петровича. Он был этакий весь из себя увлеченный ботаник и, надо сказать, и вправду очень интересно рассказывал о природе. Конечно, со своими странностями: например, мог начать хихикать неизвестно над чем, жонглировал мелками, тетрадями, а потом резко обрывал смех и одергивал нас всех. Или ни с того ни с сего начинал нести ерунду, и если прервешь его, смотрит бешеными глазами и пальцами шевелит, как паучок. Диковато выглядело, если честно. Так вот, Валентин Петрович рассердился на Олесю за то, что она не выпускает дневник из рук, и отобрал его. Сказал, что вернет, когда она выполнит задание. И унес его к себе домой.
– По вашему описанию этот Валентин Петрович кажется малость ненормальным, – заметил Бабкин. – У вас все учителя были такие?
Ольга рассмеялась:
– Возможно, Чайка и был немного не в себе, не спорю. Некоторые девочки даже называли его дурачком – меня, кстати, это ужасно злило. Но он всегда казался мне очень добрым, одним из самых добрых учителей в нашей школе.
– Забрать личный дневник – не слишком добрый поступок.
– Олеся вывела нашего ботаника из себя, и я могу его понять. Но зато мне он оказал большую услугу. Я – левша, и в школе меня пытались переучивать, а Валентин Петрович выступал за то, чтобы всем детям-левшам разрешали писать так, как им удобно. И добился своего, представляете? В то время для провинциальной школы это был настоящий прогресс. А еще он один воспитывал брошенного мальчика, своего родственника.
– Брошенного?
– Да, там была странная история: кажется, его мать сбежала с мужчиной или что-то в этом роде, а сына подкинула нашему учителю. И он вырастил его как родного ребенка, очень любил и заботился о нем. Его уважали за это. Поэтому Валентину Петровичу сходили с рук многие выходки. Тем более, что они были совсем безобидными. Вот разве что с дневником…
– Так чем все закончилось?
– Я видела, как Валентин Петрович уносит его, и мне хотелось кинуться на него и вырвать дневник у него из рук, а потом убежать и прочитать его где-нибудь в надежном укрытии. Но потом у меня возникла идея получше.
Сергей представил, какими глазами две девочки смотрели на розовую тетрадь в клеточку, украшенную завитушками и инициалами, и вдруг догадался:
– Вы что, решили забраться в дом к учителю?
Григорьева кивнула.
– Отчаянным, однако же, были вы подростком, – протянул Бабкин. – Или такие развлечения были в вашем поселке в порядке вещей?
– Что вы! За такое, как вы выразились, развлечение меня ожидала бы страшная кара, если бы кто-то узнал о моей проделке! Я даже не могу представить, что бы со мной сделали. И я это понимала. Но остановиться уже не могла.
– Неужели вы подделали ключи?
– Нет, это было бы слишком сложно.
– Дайте-ка подумать… А он вообще запирал свой дом? В поселке в то время это было принято?
– Многие не запирали, но у Валентина
– Тогда как же вы попали внутрь?
Ольга Романовна улыбнулась:
– Через чердак. Чердачное окошко учитель обычно держал открытым. А рядом росло дерево, старая черемуха. Я лазила по деревьям как мальчишка и не боялась высоты, так что для меня не составило труда перелезть по ветке к окну и забраться на чердак. А оттуда оставалось только спуститься вниз.
– И вы нашли дневник?
Григорьева кивнула:
– Нашла. И прочитала там же, в доме. Меня охватило облегчение, когда я увидела, что Олеся ни слова не писала про Илью! Но я пережила такой всплеск эмоций, что едва не уснула там же, на месте своего преступления. Силы меня полностью оставили. Я до вечера просидела в укрытии за шкафом, и только когда стемнело, осмелилась выбраться наружу.
– А что же с пропавшей? Ее нашли?
– Да. Когда я вернулась к себе, мать прибежала с известием, что Светка нашлась сама. Она шла из леса по дороге, и на нее наткнулся отряд, ехавший в этот же лес, чтобы продолжать поиски с фонарями.
Светка производила впечатление пьяной: она покачивалась, заговаривалась и твердила одно и то же: что уснула где-то, а больше ничего не помнит. Потом проснулась и пошла знакомой дорогой.
– И что потом?
– Светкина мать оттаскала ее дома за волосы, если вы об этом.
– Не об этом.
– А больше не было никаких последствий, – зло сказала Ольга Романовна. – Объяснение для всех лежало на поверхности: Светка что-то выпила в лесу и отключилась. Может быть, даже потеряла сознание, но, скорее всего, просто уснула. Никто не стал придавать этому случаю значения, все пошумели – и разошлись.
Когда я поняла, что Олеся и не думает об Илье, меня охватила эйфория. Уже много позже я вспомнила, что некоторые в поселке начали поговаривать, что два происшествия с заблудившимися девочками – не случайность. Кое-кто даже утверждал, что Светку и Ленку нужно бы расспросить как следует, а не ограничиваться наказаниями. Но к этим людям не прислушались.
А через несколько дней случилось то, что полностью перевернуло мою жизнь.
В поселковом клубе каждые выходные устраивали дискотеку. В первую же субботу после того дня, как потерялась Светка, я отправилась в клуб. Мне нужно было куда-то выплеснуть распиравшие меня чувства, и я подумала, что танцы – самое подходящее для этого занятие. Поэтому я отпросилась у матери. Она отпустила меня с большой неохотой, а Олесе родители не позволили идти в клуб. Девчонки всегда ходили компанией, но в тот раз я отчего-то не примкнула к ним, а пришла одна, сильно опоздав, когда веселье было уже в самом разгаре. И как только я вошла, я увидела Илью.
В тот день он, по его собственному выражению, решил приобщиться к местным нравам, и Ваня привел его в клуб. Если бы Илья пришел один, его бы побили местные, а так он был под покровительством Шведова. Когда появилась я, все уже были изрядно пьяны, и я оказалась среди поселковой молодежи, разбавленной двумя «москвичами».
Наш клуб изнутри был похож на сарай, но я этого не замечала. С той секунды, как я увидела Илью – в мятых брюках, в голубой рубашке с расстегнутым воротом – реальность, в которой я существовала, стремительно стала превращаться в сказку. Он заметил меня – и это казалось чудом. Пригласил на медленный танец – и это было волшебством. Я ловила на себе завистливые взгляды, кто-то шептался по углам, глядя на нас, танцующих один танец за другим, но все это было очень далеко от меня и не имело никакого значения.