Золушка из глубинки, или Хозяйка большого города
Шрифт:
– А что ты хочешь понять? Следи лучше за дорогой.
– Не переживай – у меня боковое зрение хорошо развито.
– Ты в школе, наверно, списывал много. – Запустив руку в карман, я достала оттуда деньги и протянула их Дмитрию. – Возьми. Не понадобились.
– Оставь себе, – пробурчал тот, отказавшись от денег.
– Что значит «оставь себе»? Мне чужого не нужно.
– Ты не местная. Тебе деньги нужны.
– Можно подумать, они тебе не нужны. Пойди, найди человека, которому не нужны деньги. Так берешь или нет? Я по два раза не предлагаю.
– Я же сказал – оставь их себе.
– Как знаешь. Я от денег не умею отказываться. – Сунув купюру обратно в карман, я тут же достала записку с адресом и, порвав ее на куски, выкинула в окно.
– Что делаешь?
– Уничтожаю улики.
– У
– Точно, веселенькая, аж обхохочешься.
Повернув голову к окну, я вновь закрыла глаза и ощутила, как по щекам потекли слезы. Мне вдруг необъяснимо стало жалко себя и свою молодость. Я почему-то вспомнила свой дом, свою комнату и запах маминого борща. Это было так далеко, словно в какой-то другой и нереальной жизни. В той жизни нет театральных институтов, никто не предлагает сниматься в кино и не говорит, что хочет сделать из тебя звезду. Там нет мнимых доброжелателей, которые в открытую пользуются твоей неопытностью и полнейшим отсутствием жизненного опыта. Словом, все, как на ладони. В другой жизни все так понятно и просто: там живет мой первый мужчина, который на дух не переносит Москву и ненавидит меня за то, что я в нее так спешно уехала. Он предлагал мне совсем другую жизнь, в которой буду я, он, наши будущие дети, его пьянки, мои слезы, его гулянки в компании друзей и подруг, мои упреки и многочисленные просьбы, чтобы он наконец-то одумался. Так живут все его друзья, и так хотел жить он. Водка, пиво, картошка, селедка, квашеная капуста, моченые помидоры и вечное недовольство друг другом. Он говорит, что это и есть любовь. Он убеждал меня, что она именно такая, другой не бывает. Вернее, бывает, но только в сказках. Жены его друзей все терпят и все прощают. Он хотел, чтобы я была одной из них, чтобы я жила по инерции, рожала детей, носила торбы из магазина, стояла у плиты, не спрашивала его о том, почему он так поздно пришел или почему он и вовсе не пришел ночевать. Чтобы я потихоньку толстела, все меньше и меньше подходила к зеркалу, забыла, что такое косметика, никогда не красила волосы и не претендовала хоть на какой-нибудь, пусть самый скудный гардероб. Когда он узнал, что я уезжаю в Москву в поисках лучшей жизни, то почему-то назвал меня шлюхой: по его понятиям, все приличные девушки сидят дома и довольствуются тем, что есть, а все шлюхи едут в Москву. Мой жених пытался меня остановить, но только усугубил ситуацию; он дал мне пощечину и сказал, что очень сильно во мне ошибся – он делал на меня ставку и думал, что со мной можно жить. Перед отъездом мой кавалер пришел в наш дом пьяный, материл меня, на чем свет стоит, обзывал самыми последними словами, требовал обратно свои немногочисленные подарки. Я вынесла ему подаренный им на мой день рождения парфюмерный набор и дешевое колечко из «Союзпечати». Больше подарков не было. Перед уходом он сказал мне о том, что у меня еще есть шанс, что, если я останусь, он еще сможет сделать мне одолжение и отвести меня в загс, но, если я уеду, он всю жизнь будет называть меня шлюхой и никогда не примет обратно. Если я вернусь, то он побрезгует сесть со мной за один стол, потому что ему неприятно сидеть рядом с московской шалавой. А дальше он начал все крушить в квартире, и моей матери пришлось вызвать милицию. Я повесила на плечо свою дорожную сумку, собранную для поездки в Москву, и грустно смотрела на своего жениха, которого со скрученными руками пытались посадить в машину с решетками, для того чтобы увезти в вытрезвитель. Но он был слишком буйный и никак не хотел смириться с тем, что сейчас его увезут по назначению, а когда он вернется, то меня уже здесь не будет. Когда моего парня просто чудом затолкали в машину, даже сквозь решетку он показывал мне кулаки и что-то кричал. Я смотрела вслед отъезжающему милицейскому «газику» и думала о том, что этот кричащий тип чуть было не стал моим мужем. Вот такой у меня был кавалер, и вот такая у меня могла бы стать жизнь.
– Ты плачешь?
Дмитрий полез в карман брюк и протянул мне носовой платок.
– Извини, нервы.
– Не рано ли в твоем возрасте?
– А я вообще ранняя.
– Послушай, где-то тут должна быть твоя гостиница.
– Вот и она.
Я и сама удивилась
– Приехали, – прошептала я и ощутила, как у меня пересохло во рту.
– Ну что, вместе пойдем? – Дима припарковался недалеко от входа в гостиницу и заглушил мотор.
– Зачем?
– Как зачем? За твоей сумкой.
– Ты со мной?
– Ну да, если ты, конечно, не против, – смутился молодой человек.
– Я-то не против, – неожиданно я смутилась не меньше его.
– Уж если я в это влез, то должен хоть чем-то тебе помочь. Я так понял, что ты совершенно одна в чужом городе. У тебя здесь хоть какие-то знакомые есть?
– Нет.
– Что, вообще никаких? Ни знакомых, ни родственников?
– Ни тех ни других.
– А как же ты сюда приехала? – Дима не смог скрыть своего удивления и присвистнул.
– Да так, самостоятельно.
– Одна?
– Ну конечно, одна. А с кем я, по-твоему, должна была сюда приехать?
– С родителями, например. Или хотя бы с кем-нибудь из родных.
– Скажешь тоже! Куда поедут мои родители, если они Москву на дух не переносят?! Они про нее даже слышать ничего не хотят. Когда про этот город по телевизору говорят, у них истерика начинается.
– Да за что ж они так Москву-то ненавидят?
– Говорят, что вся страна на нее работает, и она жирует. Мол, в нее приедешь, так она оберет тебя до нитки, даже на мороженое денег не оставит.
– Бред какой-то.
– И я про то же. Отец со мной даже проститься не вышел, а мать, вдоволь наплакавшись, все же уже перед самым отъездом сказала мне о том, что если у меня что-то получится, то она будет за меня рада. А еще она сказала, что из наших ни у кого не получалось. Многие пробовали пробиться и возвращались обратно.
– И ты не приняла это во внимание?
– Нет. Я не принимаю к сведению чужой негативный опыт. Только позитивный.
– Значит, ты из тех, кто учится не на чужих ошибках, а только на собственных. И как же тебя родители-то отпустили?
– А как они могут меня удержать? На цепь посадить, что ли?
– Но ведь какое-то влияние они на тебя имеют?
– Имеют, только запретить мне изменить жизнь к лучшему они не могут.
– Ну и что, ты изменила жизнь к лучшему? – в голосе Дмитрия послышалась усмешка, которая не могла не вывести меня из себя.
– Не твое дело, – буквально прошипела я и открыла дверь для того, чтобы выйти из машины.
– Ты куда?
– В гостиницу, – коротко ответила я и обиженно посмотрела на своего нового знакомого.
– А меня с собой не берешь?
– А ты разве хочешь?
– По правде говоря, я не горю таким желанием, но я готов оказать тебе услугу.
– Услуга мне не нужна, а от помощи я бы не отказалась, – отчеканила я каждое слово и вышла из машины.
Дмитрий вышел следом за мной и не без иронии в голосе произнес:
– И в самом деле надо бы тебе помочь, а то кругом бандиты.
– Ничего смешного не вижу.
– Я и не смеюсь. А ты, как я погляжу, гордая.
– Очень. Я была бы тебе признательна, если бы ты сходил со мной в номер за сумкой.
– Так я за этим и иду.
– Давай заберем мою сумку и разойдемся с миром.
– А ты сумку возьмешь и куда потом?
– Еще не решила.
– Домой вернешься или будешь и дальше искать лучшую жизнь?
– Домой возвращаться нельзя – это опасно.
– Бандиты?
Я всмотрелась в лицо идущего рядом с собой молодого человека и произнесла раздраженным и одновременно усталым голосом:
– Дима, все это было бы очень смешно, если бы не было так печально.
– Извини, – сразу опомнился тот и зашел в холл гостиницы.
ГЛАВА 8
Как только мы подошли к администратору, для того чтобы взять ключ от номера, она тут же отодвинула свой журнал с записями в сторону и изумленно произнесла:
– Бог мой, что с вами? Вам милицию или «скорую помощь» вызвать?
– Спасибо. Я уже и с милицией и со «скорой помощью» общалась.
– С вами случилось что-то страшное?
Женщина была настолько шокирована моим внешним видом, что машинально подошла к стоящему на тумбочке хрустальному графину, налила полный стакан воды и протянула его мне.