Золушки для холостяков
Шрифт:
Когда символ роскоши был нами ополовинен (на это ушло не больше сорока минут), он задрал мою блузку и попытался поцеловать меня в пупок. У меня и в мыслях не было оказывать ему сопротивление, все же ситуация была предсказуемая: полупьяная девушка в гостях у незнакомца. Однако тело мое само, видимо, знало, что ему нужно, и, вместо того чтобы поплыть по сладким волнам случайного пьяного секса, я стремглав понеслась в туалет, чтобы в унитаз изрыгнуть зловонные волны выпитого алкоголя. Тошнило меня долго и мучительно.
Когда я, умывшись и приняв контрастный душ, вырулила из ванной, Павел спал, подложив под голову пустую бутылку из-под
Будить его я не стала.
Порылась в холодильнике, лениво сварила себе яйцо. Выпила кофе и отправилась на работу – времени заехать домой и переодеться уже не оставалось.
В очередной раз я мечтала начать новую жизнь с понедельника.
И в очередной раз жизнь моя привычно свернула в изъезженную колею.
Глава 2
Так уж сложилось исторически, что брюнетов я люблю больше, чем блондинов. (Хотя это ни в коем случае не значит, что светловолосый мужчина не может претендовать на мое внимание.)
Вот от кого я без ума: 1. Джордж Клуни!!! 2. Владимир Вдовиченков. 3. Антонио Бандерас. 4. Джонни Депп!!! 5. Дэвид Копперфилд??? 6. Редактор отдела культуры нашего журнала Боря Сыромятин.
И если с первыми пятью у меня, возможно, и есть шанс когда-нибудь вступить в близкие романтические отношения (хотя с Джонни Деппом я, пожалуй, согласилась бы и на кратковременную интимную связь), то шестой – это идеал высшей степени недосягаемости. Пусть мы и трудимся в соседних кабинетах. Пусть мы и выпиваем вместе на корпоративных вечеринках. Пусть мы и случайно сталкиваемся почти каждый день на лестнице, и я влюбленно шепчу ему: «Здравствуйте!», а он рассеянно бубнит в ответ: «Ага».
Сыромятин – рослый брюнет, игнорирующий каноны моды, легко сочетающий кроссовки «Адидас» со строгим костюмом от Армани – является тем не менее самым стильным и самым эффектным из всех мужчин, встретившихся мне на жизненном пути.
Когда позавчера по редакции пронесся слушок, что, мол, Сыромятин ищет себе секретаршу-помощницу, поскольку рубрика его разрослась аж на три полосы, я готова была убить себя за то, что в свое время поступила на журфак, а не на секретарские курсы, и поэтому претендовать на данную должность не могу. А сегодня выяснилось, что секретаршу он все-таки себе нашел. И когда я секретаршу эту самую увидела, я была готова убить себя уже по другой причине, ведь она оказалась похожей на работницу подиума, а не на скромную офисную помощницу.
Она была, естественно, блондинкой. Рост – примерно метр восемьдесят (без каблуков), вес – не больше пятидесяти пяти килограммов, джинсы в обтяжку, плюшевая футболка, открывающая полоску впалого коричневого живота.
И это будет работать в нашей редакции, в непосредственной близости от меня?!
Это что же получается – выходит, отныне я больше не имею права явиться на работу с немытыми по причине тяжелейшего похмелья волосами, кое-как подведенными глазами и в мешковатых спортивных штанах?! Но это ведь самая настоящая дискриминация. Наверное, будь мы в Штатах, я бы вполне могла подать на нее в суд за красоту и выиграть иск.
И вот, пока я бродила по офису мрачнее тучи, печально рефлексируя, эта так называемая Алла приветливо знакомилась с моими коллегами. Надо сказать, будь у нее целлюлит или косоглазие, у нее были бы все шансы мне понравиться, потому что держалась девица вполне мило.
Утешало хотя бы то, что, судя по всему, она
– Я вообще-то мечтала стать религиоведом, – вещала Алла, усаживаясь на краешек стола спортивного комментатора Леши (он был не против, хотя обычно относится к своему рабочему месту, как к драгоценному яйцу Фаберже), – но так сложилось, что в шестнадцать лет мне пришлось устроиться стриптизершей в один клуб. А потом меня заметили и пригласили работать в модельное агентство. И я могла бы стать звездой, честное слово, могла бы… Но я понимаю, что для работы манекенщицы я слишком сложна. Поэтому сейчас я собираюсь журналистикой заняться. А потом… Потом поеду в Тибет изучать неизвестные йоговские школы.
Моим инстинктивным желанием было зажать пальчиками уши, чтобы хоть как-то оградить себя от этих бредней. На мой взгляд, несостоявшийся религиовед Алла смотрелась жалко, жалко, ЖАЛКО. Ну а ей, по всей видимости, было жалко как раз меня – во всяком случае, она как-то косо посматривала на облупившийся лак на моих ногах и на мои растоптанные боты (и угораздило же меня надеть их именно в тот день, когда в нашем офисе появилась эта мымра!).
К обеденному перерыву обитатели нашего офиса разделились на два воинственно настроенных лагеря. Одних новенькая Алла раздражала, другие были от нее без ума. Как вы понимаете, первые были женщинами (впрочем, к нам примкнул стилист Юрочка, но он голубой, так что это не считается), а вторые – мужчинами.
Первой не выдержала корректор Катя, которая тронула меня за рукав со словами:
– Настена, а пойдем-ка выпьем капучино и обсудим, какая эта новенькая Алла дурочка.
Предложение было принято мною с неподдельными восторгом, и мы отправились в редакционное кафе, где обе решили нарушить свои диетические принципы и не только пройтись по пирожным, но и съесть по огромному куску торта «Тирамису» – в качестве моральной компенсации.
– Тебе ведь тоже Боря нравится? – вздохнула Катя, когда половина кофе была нами выпита, а все недостатки Аллочки выявлены и подробно обсуждены.
– Что значит «тоже»? – насторожилась я.
– Да ладно тебе. Это же ни для кого не секрет.
– В смысле? – У меня вдруг пропал аппетит и похолодели пальцы ног. Это что же получается, пока я скрытничаю, боюсь лишний раз с ним заговорить и на черновых страничках рабочего ежедневника прикидываю, как смотрелось бы мое имя в сочетании с фамилией «Сыромятин», весь офис обсуждает все это за моей спиной?!
– В смысле, что Борька нравится всем женщинам от двенадцати до семидесяти лет, если они, конечно, не лесбиянки, не радикальные феминистки и не страстные поклонницы какого-нибудь Майкла Джексона.
У меня отлегло от сердца, и я с аппетитом впилась зубами в свежайшую венгерскую ватрушку. Эх, мне бы скинуть пару-тройку кэгэ, да разве же такое возможно, пока в редакционном кафе будет работать собственная пекарня?
– Значит, ты тоже стала жертвой его обаяния? – перевела стрелки я.
Катя мелко закивала, потому что ее рот был набит пережеванным пирожным «картошка».
– И что ты об этом думаешь? – понизив голос, спросила я. – Есть у этой Аллы какие-нибудь шансы?
Перед тем как ответить, Катя повертела головой по сторонам, чтобы убедиться, что где-нибудь на непочтительном расстоянии не устроились благодарные уши кого-нибудь из наших коллег.