Зомбосвят
Шрифт:
И внезапно его молитвы были услышаны. На следующий день после того, как завершилась его карьера кладбищенского сторожа, столь ненавистный ему мир вдруг взял и перестал существовать.
В отличие от прочих уцелевших, Емеля пережил конец света удивительно легко. То есть, поначалу было жестко. Его едва не съели заживо, пришлось убегать и прятаться, но когда он покинул пределы города и оказался вдали от орд мертвецов, Емеля приободрился, а затем, оглядевшись, возрадовался. Наконец-то сбылась его заветная мечта. Все те твари, которым в жизни повезло гораздо больше, чем ему, получили по заслугам. Ныне они либо обратились в нежить, либо были пожраны ею. А он, Емеля Пискин, уцелел, чтобы наслаждаться
О прошлом он не горевал и не тосковал. Прошлое его было сущим отстоем, и Емеля только радовался, что оно кануло во тьму зомби-апокалипсиса. К тому же теперь в его распоряжении оказался новый мир, и в нем Емеля мог жить так, как ему угодно, а не подстраиваться под дурацкие правила, заведенные другими.
Емеля всегда любил истории о попаданцах. В них конченые неудачники чудесным образом перемещались либо в иной мир, либо в иную историческую эпоху, и сразу же становились донельзя крутыми и успешными парнями. Тем самым продвигалась мысль, что герои сих произведений, а заодно и их целевая аудитория, не сами виноваты в своей никчемности, но всего лишь являются жертвами существующей реальности. А вот если забросить их в средневековье, или в сказочный волшебный мир, или в самую гущу межгалактической распри двух инопланетных цивилизаций, уж там-то они раскроют весь свой неохватный потенциал.
Емеля тоже чувствовал, что он живет не в своем мире и не в свое время. Это не он был хроническим неудачником, ему просто не повезло родиться здесь и сейчас. Мир был виноват во всем. Он должен был либо погибнуть, либо измениться. Должен был превратиться в такое место, где Емеля Пискин станет могучим и грозным Волком. Над ним всю жизнь смеялись, а Емеле хотелось внушать страх и благоговение.
И ему выпал шанс начать все сначала в совершенно новом мире. Старый, ненавистный мир, был разрушен, а в новом Емеля наконец-то почувствовал себя на своем месте. Целый месяц он жил в свое удовольствие. Добывать пропитание и избегать встреч с мертвецами оказалось несложно. Одиночество нисколько не тяготило его, поскольку он и прежде был одинок. Сам себе Емеля казался крутым и суровым парнем. Он даже взял себе новую фамилию, назвавшись Емельяном Волковым. Сделал это чисто сам для себя, поскольку других выживших он не встречал, да и не стремился к этому. Хотя иногда подумывал заловить и присвоить молоденькую девицу, дабы наконец-то лишиться застоявшейся девственности. В прежней жизни ему не везло с женщинами. Те в рамках мирового заговора дружно воротили от него нос. Но в новых реалиях необязательно было добиваться взаимности полюбовно. Ныне успешен был тот, кто имел пушку. А у Емели, точнее, у Волка, теперь была пушка.
Так он жил себе, поживал, наслаждаясь реалиями постапокалипсиса, пока однажды с ним не приключилась судьбоносная встреча, перевернувшая всю его дальнейшую жизнь.
В тот день Емеле крупно повезло — удалось обнаружить целехонький склад и неслабо загрузиться продовольствием. В число добычи входила драгоценная консервированная тушенка и сухарики со вкусом холодца и хрена. Так уж вышло, что именно эти сухарики Емеля любил больше всего и часто лакомился ими еще в прежней жизни. Но к несчастью для него, он был не единственным их поклонником.
Емеля отыскал тихое уединенное местечко на берегу реки, загнал автомобиль в рощицу, где его не смог бы заметить ничей любопытный глаз, и уже приготовился отдаться пиршеству, как вдруг услышал неподалеку от себя плеск воды. Игнорировать подобное было нельзя. И Емеля, взяв оружие, отправился выяснять причину шума. Той мог оказаться и одинокий зомби-бродяга, и живой человек. Емеле в равной степени не хотелось встречаться ни с кем из них.
Но стоило Емеле спуститься к берегу и украдкой выглянуть из кустов, как он обнаружил такое, что едва не выронил из рук автомата. Прямо перед ним, в водах реки, плескалась обнаженная богиня. Точнее говоря, она показалась ему богиней в первые секунды. И лишь чуть позже, присмотревшись, он понял, что это всего лишь прекрасная юная девушка, чьи безупречные телесные формы мгновенно повергли Емелю в состояние эпической похоти.
Он буквально не мог отвести глаз от дивной картины. Его организм сотрясало гормональное буйство. А в голове уже начал зреть дерзкий замысел. Давно уже мечтал он заиметь себе рабыню, но даже в самых дерзновенных грезах не видел себя обладателем столь шикарной самки. Роняя под ноги похотливую слюну, Емеля изготовился выскочить из кустов и пленить незнакомку, благо та была нага и беззащитна перед его внезапным натиском. Но в последний момент перед стартом чья-то тяжелая ладонь упала на его плечо, а незнакомый мужской голос, прозвучавший за спиной, произнес с легкой укоризной:
— И что это мы тут такого непристойного поделываем?
От неожиданности Емеля выронил автомат и медленно повернул голову. Над ним навис огромный страшный мужик нестерпимо свирепой наружности, широкоплечий, могучий, с лицом настолько крутым и конкретным, что оно само просилось на плакат «их боится разыскивать даже милиция». Пока Емеля соображал, как бы оправдать свое неблагопристойное поведение, незнакомец улыбнулся ему, и добродушно проинформировал:
— Попал ты, вуайерист. Конкретно попал.
И то была чистая правда. Не прошло и получаса, как Емеля убедился в этом на собственной многострадальной шкуре.
Их было трое. Красивая молодая девушка, она же подсмотренная Емелей купальщица, щуплый мужчинка в очках, с лицом, несущим на себе выражение вселенского страдания. И он — изверг из извергов, грандиозный крутой мужик. Емеля не запомнил имен ни девушки, ни очкарика, зато прозвище здоровяка каленым железом выжглось в анналах его памяти. Он называл себя Центом. И он был страшен.
Поначалу Емеля лелеял надежду на то, что дело обойдется побоями средней тяжести. Неприятно, конечно, дегустировать чужие кулаки, но он был готов к этому. Несколько синяков и ссадин не сильно-то ему навредят. Со временем они заживут. Лишь бы эти трое не нашли спрятанный в роще автомобиль, полный тушенки и сухарей.
Но Цент не стал его избивать. Предложив Емеле присесть подле себя, он завел с ним разговор по душам. И уже через пять минут беседы самопровозглашенный Волк едва удерживал свою душу в бренном теле. Впервые ему довелось столкнуться со столь неистово конкретным пацаном. Крутость его была безгранична. Она подавляла и лишала всякой воли. Довольно подробно и во всех деталях Цент объяснил глубину и степень его вины. И Емеля не нашел, что возразить. То есть, он пытался привести аргументы в свою пользу, но те всякий раз комом застревали в его глотке. Стоило взглянуть в злобно прищуренные глаза Цента, как он сразу же лишался дара речи.
— Ну, как будем вопрос разруливать? — спросил Цент с мягкой людоедской улыбкой на устах.
— Я готов принести официальные извинения, — промямлил Емеля, не находя себе места под пристальным взглядом собеседника. — Проверьте, я очень сожалею о содеянном. Я совсем не хотел подглядывать….
— Ты меня не понял, — мягко, и в то же время настойчиво, прервал его изверг. — Я спрашиваю, чем откупишься?
— Откуплюсь? — растерялся Емеля.
— Да. Чем?
Емеля вспомнил о ждущем в роще автомобиле. Ему с таким трудом достались тушенка и сухарики, и он так не хотел расставаться с ними, что сердце кровью обливалось. Но что-то подсказывало ему, что лучше отдать все, и уцелеть, чем не суметь выкупить себя из лап Цента.