Зона Топь

Туровская Марина

Видимо, женщина привыкла, что ее слова являются законом, и теперь, стоя в проходе между прихожей и кухней, она ждала от меня каких-то действий.

— Самой не нравится, — поделилась впечатлением я, отодвигая звенящую побрякушками дамочку.

— Но у меня-то настоящее серебро, — продолжала убеждать крашеная дама.

— У меня тоже не бижутерия, — сказала я, полуобернувшись. Свет из кухни попал на бриллианты всех украшений, и они сверкнули так, что ослепили даже меня.

На кухне, на табурете, стоял Даник

в синем классическом костюме. Цвет ему абсолютно не подходил.

— Не надо в синем, — повторила я слова «серебряной дамы». — Что происходит?

Кухонный стол походил на прилавок вещевого рынка. Отрезы ткани, костюмы. Галстуки, ремни, рубашки, майки, носки. Весь ассортимент мужского гардероба, исключая трусы, горами лежал на столе и висел на стульях.

Держа в руках штук десять платьев, в кухне появилась Ниночка.

— Маня! Это мы нашим мужчинам подбираем костюмы. Первым делом Толику и Сашке. А еще, — Нина положила разноцветную горку шелковых изделий с краю стола, — у нас же в деревне как с мужской одеждой? Носят, что удобно, а не что модно. Купил костюм на свадьбу, в нем же на все юбилеи, на свадьбу детей и даже на свадьбу к внукам, после чего пытаются завещать костюмчик в наследство.

— У нас такая же история. — Я перебирала платья, удивляясь фантазии дизайнера. — Наш с Толиком папаша в том же костюмчике, в котором женился на моей маме, женился второй раз, на маме Толика. И хоронили его в том же.

Ниночка услышала мой комментарий, как всегда, по-своему.

— Вот-вот. Я всем родственникам наказала быть только в новых костюмах.

— А к чему такая спешка?

— Какая спешка? — Нина смотрела на меня с обиженным удивлением. — Свадьба через четыре дня. Я переписала размеры всех родственников, и Дарья Васильевна, — Нина улыбнулась кому-то стоящему за моей спиной, — согласилась сделать нам громадную скидку и на костюмы, и на платья. Спасибо, Дарья Васильевна.

Обернувшись, я уткнулась в снизки серебряных цепей, амулетов и бус из полудрагоценных камней.

— А тебе, Маша, мы тоже подобрали платье. — Дарья выхватила из кучи пестрых тряпок особо бесформенную модель.

Рукава и юбка платья были разрезаны на несколько широких полос, заканчивающихся острыми концами. То есть не платье, а порезанная ткань, держащаяся на двух брошках на плечах. Мысленно втиснув свое тело в эти лоскуты, я поняла, что амулетная Дарья честно заработала те десять килограммов серебра, что носила на себе. Такое платье стройнило и молодило.

— Мне нравится. Только почему оно не белое?

Все оглянулись на меня. Нина выждала секунды три и засмеялась:

— Маша! Ну, ты прикольнулась. А мое белое платье я никому не показываю. Ты же знаешь, плохая примета. Особенно не должен видеть жених.

С трудом улыбнувшись, я подошла к сыну и взяла на руки.

— Нам пора спать. А синий цвет ему действительно не идет.

Даник обхватил мою шею руками и дремал, пока я несла его в спальню. А я думала о платье. Слова о белом цвете вырвались сами собой и означали только одно: внутренне

я уже согласилась выйти замуж за Ленчика. Я хотела родить второго ребенка, будучи в статусе замужней женщины.

Уложив Данилу спать, я перешла к себе в спальню и взяла телефон. Двадцать цифр набирались тяжело, но набрать их было необходимо.

— Алло, Аня, это я. Я завтра подаю заявление в загс, выхожу замуж. За Ленчика. Он мне все объянил.

В трубке слышались мужские голоса, перезвон столовых приборов, чоканье. Я прислушивалась с шуму другой жизни, узнавая голоса Гены, Саши и Якова. Но это действительно теперь была для меня другая жизнь. Чужая.

— Ты с ума сошла? Но как же… Давай мы приедем, поговорим.

— Никаких «мы». Анечка, приезжай одна. Гену не хочу ни видеть, ни слышать. Ты когда приедешь?

— Хочу попасть на свадьбу Толика и Нины. Прилечу через три дня.

— Очень жду тебя, Анечка.

* * *

Положив справа от клавиатуры словарь итальянского языка, Аня записывала в тетрадку, лежащую слева, получающиеся фразы. Письмо от Луиджи было длинным, на две страницы. Мама переслала его полностью и без перевода. Она решила, что перевод, сделанный Юрием Владимировичем, слишком изобилует эротическими моментами, и она сделает вид, что его не читала.

Отдельной папкой она выслала фотографии со своего и Володиного фотоаппаратов. Их набралось пятьсот штук. У Ани тоже были снимки Италии, но на них не было Луиджи. Встреча с ним случилась настолько внезапно, что она растерялась.

Сейчас, глядя на него, она заметила поразительное сходство с певцом Сергеем Галаниным, а еще ей было странно видеть себя со стороны. Племянник и мама снимали по-разному. У Вовчика она получалась как бы снятая снизу. И волосы ее постоянно развевались, легкие юбки просвечивались или поднимались от ветра. И она то смеялась, то бежала, то разговаривала с какими-то мужчинами.

Фотографии мамы были спокойнее, на них она либо сидела задумчивая за столиками кафешек, либо смотрела на море и памятники архитектуры. И планы крупнее. Маму интересовали глаза, выражение лица, жесты рук.

На фотографиях с Луиджи Аня выглядела провинциалкой, с восторгом смотрящей на городского модника. Странно, ей тогда художник не настолько уж и нравился. Или нравился?.. Но вот теперь она скучала по этому мужчине. Плохо, что она не знала итальянского языка, может, Луиджи гораздо интереснее как личность, чем она подумала сначала.

Аня продолжила перевод, выписывая на отдельную страницу имена художников и скульпторов, на которых ссылался Луиджи, сравнивая ее с самыми великими произведениями искусства. После перевода она обязательно посмотрит в Интернете, что именно они создали.

Письмо изобиловало «мольто бэлло», «белиссимо», «перфезиони», «аморе» и всякими другими «люблю и скучаю».

Ее сладкие мучения с переводом любовного письма прервал звонок в дверь. Аня переключила компьютер на фотографии и пошла открывать.