Зов дельфина
Шрифт:
– Ну не знаю… Да и мы уже не обезьяны. Что ж, только на основании строения зубов сразу вывод…
– Не только. Зубная формула вполне может быть атавизмом, тут ты прав. Но вот длина кишечника – уже точно не атавизм. Она, кстати, у нас как раз средняя между хищниками и травоядными. У хищников кишечник короткий, две-три длины тела. У травоядных – двадцать. Зря, что ли, у коровы аж четыре желудка, в смысле четыре отдела желудка? Да еще кишечник длиннющий. А у человека – средний, примерно восемь длин тела. Но главное – биохимия. Наш организм не умеет синтезировать некоторые необходимые аминокислоты, их штук двадцать, но без них никак. И получить их возможно только из животной пищи. Кстати, эти самые белки и для мозга необходимы. Ну вот так человек устроен. Есть животные – кстати, вполне себе млекопитающие, не какая-нибудь там саранча – которые
– Ну не знаю… – медленно повторил Макс. – Все равно… Убивать живых существ ради того, чтобы набить собственный желудок… как-то это не очень…
– Макс! Если так, тебе придется научиться есть камни. Потому что растения абсолютно точно живые, а? А вдруг они еще и мыслящие? Чувствующие – это наверняка. По-своему, по-растительному. Возьмем пшеницу: проклюнулась из зернышка, растет, солнышку и дождику радуется, деток растит, из которых новые ростки появятся… А этих деток, в смысле, пшеничные зерна – раз, и в мельницу, а после – в печку. Кушай, Максик, хлебушек! Салатные листья ты вообще живьем поедаешь – ничего, нормально? Может, им больно?
– У них же нет нервной системы… – довольно растерянно возразил Макс.
– Мы не знаем, – улыбнулась Лера. – Привычной нам нет, но тем не менее. Даже амеба съеживается, если ее уколоть. Значит, чувствует? Амеба, Макс! Простейшее одноклеточное. Вряд ли растения, усложняясь, утратили эту способность. Мимоза при прикосновении складывает листочки – значит, точно чувствует? И солнечный свет они тоже ощущают – многие растения поворачивают листья за солнцем. Почему бы им точно тем же способом не ощущать боль? Может, они кричат, только никто их не слышит? Чем поедание салата или овсяной каши отличается от поедания бифштекса или яичницы? Принципиально – ничем. Вся природа состоит из пищевых цепочек. Одно живое существо поедает другое. Только растения питаются неорганикой. Впрочем, органикой тоже. Большинство – мертвой, некоторые – и вполне живой. Росянка тебе в пример и прочие орхидеи. Растения-хищники. Про животных и говорить нечего. Каждый кого-то ест. Так уж все устроено.
– Но разум может ведь… разум просто обязан нести милосердие!
– Милосердие? Тогда тебе придется и от растительной пищи отказаться. Это логично. Нет принципиальной разницы между капустой и куриным яйцом. Кстати… Вспомнилось вдруг. Вегетарианцы очень уважают мед. При этом даже не удосуживаются задуматься, что этот самый мед оплачен жизнями тысяч – я не преувеличиваю, тысяч, так уж все устроено – пчел. Существ, весьма вероятно, разумных. Разумных вне нашего понимания, правда. Но: язык, и весьма сложный, наличествует, изготовление орудий труда – разнообразных сотов – тоже. Вердикт: разум. Но человеку плевать. Вегетарианцу, собственно, тоже. Ах, пчелки, ах, собрали мед, ах, мы его себе, а им взамен теплое место для зимовки. Прекрасно. Только мед этот все равно оплачен пчелиными жизнями, причем в гораздо большем количестве, чем если бы пчелы существовали сами по себе, без нас. Так гуманно ли этот мед есть? Что же касается того, что разум должен нести милосердие… Тебя не смущает, что твои любимые дельфины – хищники? Они-то рыбу трескают, мама не горюй, и никакими моральными терзаниями по этому поводу не заморачиваются. Что-то я не слышала, чтобы кто-то из них предпочел планктон. А чего? Киты вон лопают же, так почему бы и дельфинам на вегетарианство не перейти? – Лера выдернула из пачки еще одну сигарету, подумав, что многовато будет, ну да ладно, один раз помирать. Затянулась пару раз, тряхнула головой. – Извини, я не хотела тебя обидеть.
– Ничего. – Макс примиряюще улыбнулся. – Наверное, мне полезно было это послушать. Никогда не смотрел на вегетарианство с такой точки зрения. Очень интересно.
Почему-то его примирительный тон Леру опять завел:
– Это все пустое. Я тебе слова, ты мне слова… А толку-то? Интересно, говоришь… Недавно в соседнее отделение мальчишечку привезли с тяжелой пневмонией. Я как раз на приеме дежурила. Думала, ему лет пять, а ему девять. Мелкий, тощенький, аж прозрачный. И бледный до синевы. Гемоглобин, какого у живых людей не бывает. Одет, однако, прилично, вряд ли бедствуют. Я, каюсь, не сдержалась, что ж, говорю, вы его не кормите, что ли, что бледный такой? Мамашка прямо обиделась: да вы что, у нас всегда яблоки на столе стоят. Яблоки? Ну да, говорит, в них ведь железо, а железо необходимо, я не какая-нибудь там безграмотная. И, кстати, как у вас тут с питанием? Я сперва не поняла: ну, говорю, не ресторан, а больница, но кухня у нас вполне на уровне. Она губки эдак куриной гузкой сложила: вегетарианского стола у вас, конечно, не предусмотрено? Вы там запишите где надо, я сама буду ему привозить. Почему я ее прямо там не убила? Яблоки! Того железа, что в яблоках, хватает здоровому человеку. А тут анемия пышным цветом цветет, парнишку печенкой надо откармливать, не считая гематогена и прочих препаратов. Я ее припугнула, что в органы опеки сообщу – под угрозой не только здоровье, но и жизнь ребенка. Вообще-то этих, из опеки, сама не жалую, но чем такую проймешь? А она сразу: да я, да вы права не имеете! Хорошо, Евдокия Никитична, санитарка приема, догадалась зава вызвать. А Степан Аркадьич мамашку сразу: у вас месячные регулярные? Она взвилась: что вы себе позволяете?
Макс явно удивился:
– При чем тут месячные этой…
– Этой дуры, – подхватила Лера с усмешкой. – При вегетарианстве, дорогой, организм долго недополучает необходимое, эндокринная система, естественно, разбалансируется, дальше начинается всякое веселье. Тусклые волосы, кожа… своеобразная, ну и репродуктивный цикл страдает, конечно. Да черт с ней, с мамашкой, она взрослая, нравится ей себя гробить – скатертью дорога. А мальчишка-то чем провинился? И он ведь не один такой. Я подобных мамашек и у себя в отделении навидалась. Почему, говорят, так плохо рана послеоперационная заживает, вы его плохо лечите, я на вас в суд подам! Какое, к дьяволу, быстрое заживление, если ребенок не ест того, что нужно. Зато в суд они все готовы бежать – злые медики виноваты. Если бы мальчишка тот нормальное питание получал, может, до пневмонии дело и не дошло бы…
– Ты мне не рассказывала… – почти растерянно проговорил Макс.
– Зачем? – отмахнулась Лера. – Ты тут ничего изменить не можешь, зачем я буду портить тебе настроение? Довольно уж и того, что ты каждое свидание превращаешь в лекцию по защите окружающей среды. Даже сегодня, на дне рождения… Неужели ничего, кроме обычных лозунгов, в голову не пришло? В жизни всякого хватает, так почему бы иногда не забыть о проблемах, не повеселиться, почему бы, в конце концов, со мной не потанцевать? Да хоть бы и не со мной…
– Ну да, типа забыть обо всем, что меня волнует?
«А я, выходит, тебя не волную», – пронеслось в Лериной голове. Она чуть не выпалила это вслух, но вовремя сдержалась – ну уж нет, выпрашивать внимание она не станет.
– Почему именно «забыть»? Знаешь, я рядом с тобой начинаю себя чувствовать… лишней, что ли? Несчастные дельфины, брошенные собачки, несчастные вымирающие пингвины… Может, стоит и о людях вспомнить? Все-таки надо как-то иногда… сдерживаться, что ли…
– Думаешь, я могу, как автомат, переключить рычажки – и вуаля, давайте веселиться?
– Вообще-то цивилизованные и воспитанные люди, находясь рядом с другими, именно так и поступают.
– Что ж ты тогда со мной, нецивилизованным, связалась? – Макс, похоже, не на шутку разозлился («Правда, еще вопрос, – подумала Лера, – не из-за того ли, что почувствовал в моих словах правоту»). – Звиняйте, барышня, мы ваших университетов не кончали, тонкому обхождению не обучены. Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд!
Продолжая паясничать, он отвесил шутовской поклон и удалился – почти бегом.
Ну и ладно, сердито подумала Лера, доставая телефон, чтобы вызвать такси. Нечего тут больше делать. Или лучше пешком пройтись? До дома не так уж далеко, и, хотя ноги от усталости уже почти подкашиваются, но ходьба – самый простой способ сжечь выделившийся в пылу ссоры адреналин. Не зря же его называют гормоном «бей или беги», в словесной перепалке его не потратишь, скорее уж наоборот. А неотработанный адреналин лупит и по сердцу, и вообще… не полезен. Интересно, это уже профессиональная деформация или еще нет, подумала она вдруг. Вряд ли многие девушки, ссорясь со своими молодыми людьми, вспоминают в этот момент о гормональном балансе и прочей физиологии. Впрочем, музыкант мог бы оценивать конфликт с точки зрения оркестровки… или инструментовки. А художник запоминал бы оттенки злой бледности и не менее злого румянца… Ай, не важно. От очков, которые надевает на тебя профессия, никуда не денешься. В этом смысле Максова одержимость этой чертовой природой тоже, в сущности, понятна… А ведь завтра – суббота, собирались съездить куда-нибудь вместе на выходные… Ладно, завтра видно будет.