Зов кукушки
Шрифт:
— Джон показался мне очень преданным сыном.
— Мать теперь стала для него всем; ее близкая кончина тоже не укрепляет его психику.
— Вряд ли она стала для него всем. Есть ведь еще Элисон, правда?
— Вряд ли это серьезные отношения.
— Не мог ли Джон, поручая мне расследование, руководствоваться желанием открыть матери правду, пока та еще жива?
— Правда Иветте не поможет. Кому нравится слышать «что посеешь, то и пожнешь»?
Страйк промолчал. Как он и рассчитывал, адвокат поддался искушению объяснить и вскоре продолжил:
— Иветту всегда
— Он упомянул, что сэр Алек Бристоу не приходится ему биологическим отцом, если вы об этом.
Если Лэндри и обескуражило, что его опередили, он тем не менее с жаром продолжил:
— Иветта и Алек усыновили двоих мальчиков, но она с ними не справлялась. Мать из нее никудышная. Ни присмотра, ни дисциплины, потакание любым капризам и категорическое нежелание видеть дальше своего носа. Не хочу сказать, что всему виной ее воспитание — кто знает, какая там была наследственность, — но Джон рос нытиком, симулянтом и прилипалой, а Чарли — форменным уголовником, и в результате… — Лэндри пошел красными пятнами и умолк.
— И в результате стал кататься на велосипеде по кромке обрыва? — продолжил за него Страйк.
Он сказал это лишь для того, чтобы посмотреть на реакцию Лэндри, и не разочаровался. Впечатление было такое, будто перед ним сузился туннель, захлопнулась дверца, встала стена.
— Грубо говоря, да. Слишком поздно Иветта начала кидаться на Алека, вопить и царапаться, падать без чувств. Прояви она хоть толику строгости, мальчишка не посмел бы плевать на ее запреты. Я как раз гостил у них в доме, — с каменным лицом сказал Лэндри. — Приехал на Пасху. Пошел прогуляться по деревне, прихожу — они с ног сбились, ищут Чарли. Я — сразу к каменоломне. Как чувствовал. Где еще ему быть, как не там, куда запрещено ездить?
— Значит, это вы нашли тело?
— Да, я.
— Представляю, какое это было страшное зрелище.
— Да. — Лэнди едва шевелил губами. — Страшное.
— И после смерти Чарли ваша сестра и сэр Алек удочерили Лулу, правильно я понимаю?
— Это, наверное, была самая большая глупость, на какую только согласился Алек Бристоу, — сказал Лэндри. — Иветта уже показала, какая из нее мать; неужели в период тяжелейшей скорби она смогла бы себя переделать? Конечно, она всегда хотела малютку-девочку, чтобы наряжать ее в розовое, и Алек решил осчастливить жену. Он потакал всем прихотям Иветты. Потерял голову, когда она зашла в его машинописное бюро; сам он из низов. А Иветту всегда тянуло к простолюдинам.
Страйк пока не понимал, какова истинная причина такой злости.
— У вас неважные отношения с сестрой, мистер Лэндри? — спросил он.
— Мы с ней прекрасно ладим; дело лишь в том, что я не закрываю глаза на ее сущность, мистер Страйк, и вижу, что она — виновница всех своих бед.
— После смерти Чарли им беспрепятственно разрешили очередное усыновление?
— Не будь Алек мультимиллионером, препятствий, думаю, было бы немало, — фыркнул Лэндри. — Мне известно, что органы опеки были обеспокоены нервно-психическим состоянием Иветты, да и возраст супругов был далеко не юным. Жаль, что их заявление не отклонили. Но Алек был чрезвычайно изворотлив, да к тому же у него остались разные сомнительные связи еще с той поры, когда он подвизался лоточником. Но даже он, с его возможностями, не смог заполучить белого ребенка. Привел в семью неизвестно кого и доверил заботам депрессивной истерички, начисто лишенной здравого смысла. Меня не удивляет, что это закончилось катастрофой. Лула росла неуравновешенной, как Джон, и неуправляемой, как Чарли, а Иветта не умела ее приструнить.
Строча в блокноте под взглядом Лэндри, Страйк размышлял: не потому ли Бристоу так переживает из-за негритянских корней Лулы, что глубоко верит в генетическую предопределенность? Вне сомнения, Бристоу с малых лет был посвящен в дядюшкины взгляды; дети впитывают убеждения взрослых на каком-то глубинном, первобытном уровне. Он, Страйк, нутром чуял, когда никто еще не заговаривал об этом в его присутствии, что их мать не такая, как у других, что есть в ней (если верить неписаному кодексу, который связывал всех окружавших его взрослых) нечто позорное.
— Насколько я знаю, вы виделись с Лулой в день ее гибели? — спросил Страйк.
Ресницы Лэндри были такими светлыми, что казались седыми.
— Прошу прощения?
— Угу… — Страйк демонстративно полистал блокнот и уставился на совершенно чистую страницу. — Вы встретились в доме вашей сестры, так ведь? Когда Лула заехала проведать леди Бристоу, верно?
— Кто вам это сказал? Джон?
— Это есть в деле. Разве здесь какая-то нестыковка?
— Нет, все так, просто я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.
— Извините, но, когда вы сказали, что ожидали моего звонка, я подумал, что вам несложно будет ответить на пару вопросов.
У Лэндри был такой вид, словно его внезапно приперли к стенке.
— Мне нечего добавить к тому, что я сообщил следствию, — в конце концов сказал он.
— А именно, — уточнил Страйк, полистав блокнот и остановившись на другой чистой странице, — что в то утро вы навестили сестру, повидались у нее с племянницей, а потом поехали в Оксфорд на конференцию по международным вопросам семейного права?
Лэндри опять пожевал.
— Правильно, — сказал он.
— В котором примерно часу вы зашли к сестре?
— Часов в десять, — после короткой паузы ответил Лэндри.
— И как долго у нее пробыли?
— Наверное, с полчаса. Возможно, дольше. Уже не помню.
— И прямиком направились в Оксфорд, на конференцию?
Через плечо Лэндри Страйк заметил запыхавшегося, растрепанного Джона Бристоу, который о чем-то спрашивал официантку. В руке у него был прямоугольный кожаный чехол. Еще не отдышавшись, Бристоу огляделся и, как показалось Страйку, с испугом скользнул глазами по затылку Лэндри.