Зов Перводрева

Беренцев Альберт

Голова Чумновского осталась в руках у Соколова, но она тут же начала гнить и разлагаться на глазах, распространяя отвратительное зловоние, из глазниц мертвого барона полезли вши и глисты... Соколов скорее отшвырнул заразную голову от себя, а с телом мертвого Чумновского тем временем происходило то же самое — оно разлагалось и обращалось в жижу прямо на глазах, и запах, исходивший от трупа, был невыносимым. Как будто рядом перевернулись сразу десять общественных биотуалетов, в которые забыли добавить жидкость для дезинфекции.

—

Дерьмо! — вскричал уже поднявшийся на ноги и почти не пострадавший Чен, — Этот толстяк смердит даже после смерти! Есть у кого-нибудь огнемёт? Сожгите его!

Чен повторил свою просьбу триадам по-китайски, но огнемёта ни у кого из них не нашлось. Триады в основном были заняты тем, что с ужасом созерцали своего мертвого товарища, заживо разорванного гигантскими глистами. Еще один триада был застрелен насмерть, наёмники Чумновского тоже пали в бою, но других жертв не было.

Петя осел на землю и стонал от боли, голова у него кружилась, всё тело жгло, как огнём. На собственные руки, все покрытые язвами и гноем, Пете было страшно даже смотреть.

— Ну и рожа у тебя, лаовай, — заметил Чен, оглядев Петю, — Как будто тебя заразили чумой, оспой и гангреной одновременно. Видел бы ты сейчас себя в зеркало...

Но Петины руки и лицо уже заживали, головокружение и лихорадка проходили. Со смертью барона Чумновского рассеялась вся его магия. Даже гигантские глисты, разорвавшие триаду, обратились в пепел. А тело и оторванная голова убитого Чумновского тем временем превратились в тонкий слой тёмной жижи, который впитывался в землю. От барона не осталось ничего — ни костей, ни даже мундира, после смерти он стремительно разложился в чистую гниль.

— Жаль, что это дерьмо впиталось в нашу китайскую землю, — Чен плюнул туда, где только что лежал труп Чумновского, — Теперь здесь нельзя сажать рис лет сто, пока господин барон не выветрится.

— Побольше уважения, мой друг, — потребовал Соколов, — Чумновский сражался достойно и умер, как аристо. И вообще я, помнится, предлагал с ним договориться...

— Ну так и договаривался бы, птичий граф, — буркнул на это Чен, — Только вот из этого бы ничего не вышло. Вонючка был предан Нагибину. Вот этого у него и правда не отнять.

Язвы Пети уже полностью исцелились, но на площади все еще невыносимо воняло.

— Поговорим в другом месте, — предложил Петя, — Пошли уже отсюда. Где культиваторы? Твои триады отведут нас к монахам, Чен?

— Нет, — поморщился Чен, — Триады не местные. Культиваторы их не знают, так что не покажутся им. Но мне кажется, что культиваторы знают вот его.

Чен указал на чиновника в костюме, который все еще стоял на коленях. Заметив этот жест Чена, китайский чиновник тут же что-то затараторил.

Чен обменялся с толстяком парой фраз, потом повернулся к Пете и улыбнулся:

— Твой день, лаовай. Это районный старейшина. И он знает культиваторов, а они знают его. Они там на горе, как и сказал Мастер Свфан. Толстый старейшина отведет нас к монахам. Готовь карманы, скоро ты будешь богаче Императора Франции, князь-нагибатор.

* * *

— Ну и что же вы молчите, Маша? — поинтересовалась княжна Алёна Оборотнич.

Но Маша молчала и дальше, как и её плененный отец.

Полковник Резаков подумал, что это очень глупо. Княжна может убить Машу одним пальцем, она же только что так и замочила несчастного финна.

— Где Нагибин? — повторила свой вопрос Шеф Охранки.

Но на эскалаторах уже началась какая-то нездоровая суета, Резаков разглядел, что на станцию спускается толпа, одетая в черное и блестящее, и толпа довольно большая...

Снова раздались приказы «смирно!», жандармы на перроне засуетились.

— Гости, моя госпожа, — доложил Резаков княжне.

Княжна поморщилась:

— Вижу.

К пленникам и княжне уже бежал Шеф политического департамента барон Меньшиков. Как и все Меньшиковы, барон был крайне мелким, ростом под метр пятьдесят. А еще у барона было довольно заметное под мундиром пивное брюшко, даже большее, чем у беременной княжны.

А вот сопровождавшие барона красивые девушки в черной блестящей униформе были все стройными и высокими. Да это же лейб-стражницы! Стражниц было больше десятка, у каждой на рукаве была серебряно-золотая повязка с гербом Багатур-Булановых.

За стражницами следовали еще люди, одетые в черное и блестящее, но эти были уже мужиками. И за спинами у них висели акваланги и ласты — значит, Меньшиков все же раздобыл военных ныряльщиков. Двое ныряльщиков тащили какую-то крупную металлическую коробку, явно очень тяжелую.

Резаков разглядел знак на коробке и не поверил своим глазам — на металлическом ящике помещалось изображение оранжевого магического шара и три буквы «S». Да быть не может... Это же знак Солярных Имперских войск, так маркируют солярис-бомбы!

Меньшиков козырнул княжне, а потом поцеловал ей руку. Наклоняться при этом барону особо не пришлось, он был настолько низеньким, что мог целовать ручки девушкам, почти не склоняя головы.

— Что всё это значит? — холодно осведомилась княжна.

— У меня приказ Государя взорвать солярис-бомбу у дверей Жаросветовской, — Меньшиков все никак не мог отдышаться после бега по эскалатору, — Третья Линия должна быть полностью затоплена, а все, кто на ней остался живой — должны погибнуть. Другие линии метро при этом не пострадают, моя госпожа...