Зов ветра
Шрифт:
Поэтому я тихой мышкой скромно встала около ее стола и опустила очи долу. Раиса Петровна еще раз грозно глянула на меня. Надо бы изобразить трясущиеся поджилки от этого взгляда. Но, как назло, мои поджилки трястись категорически отказывались. И я решила, что сойдет и так, и тяжело вздохнула, словно испытывая вселенскую скорбь и полнейшее свое раскаянье, за то, что вообще умудрилась без ее разрешения появиться на свет божий.
– Карельцева?? – Строго спросила «львица».
От подобного тона, хотелось тут же бухнуться на колени и начинать каяться в неведомых грехах. Но, так как, отказываться от своей фамилии я не видела ни малейшего повода, поэтому покаянно закивала головой. Мол, так и есть, матушка, он самая. Раиса Петровна, удовлетворенная моей «покорностью», зашуршала бумагами, выудила из стопки командировочное удостоверение и расходный ордер. Протянула мне, кивнув головой в сторону притихших бухгалтеров.
– Получай командировочные и не забудь отчет как положено составить. – И опять хмуро глянула на меня, как видно, стараясь уловить на моем лице малейшую тень неудовольствия, или, спаси, Господи, какого-либо протеста.
Я, чуть ли не с поклоном, взяла документы и засеменила к ближайшему столу, где сидела наша кассирша Леночка. Расписавшись во всех положенных местах, я забрала положенные мне деньги, документы, и бочком выбралась из кабинета. В самых дверях, не удержалась, и лихо подмигнула девчонкам, провожающих меня тоскливыми взглядами. На их лицах явно читалось одно слово «счастливица».
Пашка ждал меня в коридоре, и встретил так радостно, будто не ожидал меня увидеть с целой головой и безо всяких увечий конечностей.
– Ну, как…? – С придыханием спросил он.
Я пожала плечами.
– Двадцать восемь…
Друг похлопал в недоумении на меня глазами.
– Чего, двадцать восемь?
Я усмехнулась, глядя на его растерянную физиономию.
– А чего «ну, как»? Того и двадцать восемь.
Пашка надулся на меня, пытаясь обидеться. Получилось плохо, и он махнул рукой, будто, отгоняя надоедливую муху.
– Вечно ты… Со своими шуточками. – Я сочла за благо промолчать. А он, опять повеселев, спросил.
– Ну, что, на вокзал?
Я только головой помотала.
– Прямо сейчас? Паш, побойся Бога, поезд отходит только вечером, через шесть часов. Еще домой надо съездить, вещи собрать. Не на неделю же едем, на три месяца. В общем, давай, друг, до встречи на вокзале. – Помахав ему ручкой, я заскочила в кабинет, взяла свою сумку и, попрощавшись с коллегами, направилась на выход.
Глава 2
Поезд отходил от станции ровно в семь вечера. Сборы в дорогу не заняли у меня много времени. Я привыкла к путешествиям, и поэтому, собиралась достаточно быстро. Как шутил мой дед, по-солдатски. Дед проводил меня до остановки троллейбуса, мечтательно проговорив:
– Балтийское море… М-м-м-м… Увидишь старые замки, песчаные косы с шумящими соснами на берегу. Ты записывай свои впечатления. Потом с тобой обсудим.
Я усмехнулась.
– Дед, ты так говоришь, будто, я в турпоездку еду. Курсы повышения квалификации! У нас лекции по плану по шесть часов в день! Какие замки, какие пляжи?
Дед сурово глянул на меня из-под седых бровей.
– А остальные восемнадцать часов ты что, спать будешь? Не глупи. Когда еще в те края доведется попасть. Вот увидишь, поездка будет незабываемой!
Ох, если бы я тогда знала, или, хотя бы, догадывалась, насколько она, эта поездка, станет «незабываемой», я бы тут же вернулась домой, распаковала чемодан, и поехала куда-нибудь в Рязанскую губернию помогать колхозникам собирать морковь. Но, увы… Как там сказал поэт? «Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…» Конечно, вряд ли Федор Иванович подразумевал подобную ситуацию, когда писал свои строки. Но, классик, он потому и классик, что становится в какой-то степени, пророком.
На вокзал я прибыла за пол часа до отхода поезда. Заняла свое место в купе. Посидела минут пять, и решила, что могу смело еще немного погулять по перрону, в купе еще успею насидеться. Не успела я выйти из вагона, как в снующей толпе увидела высокую суетящуюся Пашкину фигуру. Он беспрестанно останавливался у каждого вагона и спрашивал у проводников, какой это номер. Проводники смотрели на Пашку в недоумении, но исправно отвечали, указывая ему на номер, прикрепленный к вагону. Я стала махать ему руками, как ветряная мельница, чтобы обратить на себя внимание. Пашка, наконец, оторвался от созерцания своего билета, и увидел мои старания. Расплылся в улыбке и, какой-то ковыляющей походкой, направился в мою сторону. Причина его неуклюжести мне стала понятна, когда он подошел поближе. В руках он тащил громадный чемодан, судя по тому, как он пыхтел, довольно тяжелый. Остановился рядом со мной, бухнув этого монстра «чемоданостроения» на перрон прямо у моих ног. Достал из кармана платок и вытер вспотевший лоб.
– Уф… Еле дотащился… – Произнес он, тяжело дыша.
Я, пряча улыбку спросила его осторожно.
– Паш, ты, наверное, первый раз на поезде едешь?
Мой простой вопрос, почему-то его слегка обидел. И он буркнул нехотя, глядя себе под ноги.
– Почему, первый? И вовсе, не первый. Я в деревню, к бабке, на электричке с мамой ездил.
Я про себя тяжко вздохнула, но продолжать эту тему не стала.
– Ладно, Паш. Иди в купе, четвертое от купе проводника. Увидишь, там сверху на полке мой плащ лежит.
И тут я заметила, что Пашка застыл столбиком, и, неприлично широко открыв рот, смотрит мне куда-то за спину. Я повернулась назад, чтобы увидеть, что так сильно удивило моего друга. И едва тоже, как Пашка, не разинула рот. По перрону шли… Нет, чего это я?! Не шли, а шествовали двое мужчин, выделяясь в толпе, как две диковинные райские птицы, случайно оказавшиеся в курятнике. Когда-то, года три назад, мне в руки попал альбом изобразительного искусства. Мое внимание привлекла одна из картин художника Альма-Тадемы, называлась она «Триумф Тита». Великий римский император, изображенный в момент своего триумфа, поразил меня тогда высокомерным выражением, которое, как маска, лежало на его лице. Так вот, сейчас, когда я увидела эту необычную пару, мне почему-то, вспомнилась та картина. Высокомерие и некая брезгливость была на лице впереди идущего пожилого мужчины с седой шевелюрой и небольшими ухоженными усиками. Он опирался на трость, темно серый костюм на нем сидел, как влитой. Во всей его фигуре чувствовалась некая властность, и привычка повелевать. И, сразу было понятно, что подобная манера держаться была, скорее, врожденная, нежели приобретенная. Отстав от него на шаг, словно, тень за его плечами, шел молодой мужчина. По тому, как на него оглядывались все, присутствующие в тот момент на перроне, женщины, причем, буквально, всех возрастов, что называется, от мала до велика, можно было с уверенностью сказать, что наша сестра сходила с ума, и была готова упасть в обморок от счастья при одном его взгляде. Хотя, по мне так, если ты пытаешься связать свою жизнь с подобным типом, то я могу смело сказать, что с умом у тебя точно не все в порядке.
Высокий, подтянутый, в шикарном светло-сером костюме, волнистые светло-русые волосы падали ему на плечи. Глаза цвета закаленной стали, смотрели жестко и пристально. Нос с легкой горбинкой, острые скулы и губы, раздвинутые в легкой насмешливой улыбке. В общем, эталон, идеал, призрачная мечта. Одним словом, упасть в обморок в его объятия, и не приходить в себя лет этак, тридцать-сорок. Но, дело было не только в их внешности или манере держаться. От них обоих веяло какой-то силой. Не физической, нет, хотя, судя по тому, что видели мои глаза, и с этим у них был полный порядок. Эта сила была совсем иного рода. Они не предпринимали никаких действий, и не делали никаких ненужных жестов. А толпа на перроне раздвигалась перед ними, словно выдавливаемая какой-то тугой невидимой волной, идущей впереди них. Они шли, будто заключенные в невидимый кокон, сохраняя невозмутимое спокойствие, словно они одни были в тот момент на перроне.