Зови меня Златовлаской
Шрифт:
— Потому что в этом все и одновременно ничего.
— Как это?
— Ну, я про значение слова. С одной стороны, это некое магическое заклинание, с помощью которого можно наколдовать все на свете, а с другой — просто непонятный набор слов, понимаешь?
— Не очень, — откровенно призналась я.
— Абракадабра — это смысл и бессмыслица в одном флаконе. Все как в жизни, ведь наша музыка про жизнь. То, что важно для одного, — неважно для другого. Что имеет смысл сейчас, не будет иметь смысла через годы.
— Как-то
— Сложно и просто одновременно. Понимаешь, Златовласка, в мире нет ничего абсолютного. Нет чего-то стопроцентно плохого или стопроцентно хорошего. Жизнь многогранна, и даже у медали есть ребро. Гурт называется.
— То есть у медали три стороны? — зацепилась я за то, что хоть немного поняла.
— Ну, официально мы живем в трехмерном пространстве, поэтому у любого предмета три вектора. Просто обычно при решении каких-то вопросов третий вектор не учитывается. Принято считать, что есть только "да" или "нет".
— А разве это не так?
— С одной стороны — да, а с другой — нет. В процессе выбора, когда требуется конкретный ответ, наличие третьего варианта сводит на нет смысл выбора. Но, с другой стороны, таким образом исключается возможность существования параллельного решения вопроса. Кстати, именно так часто в жизни и бывает: ни то, ни се. Проблема только в том, что человек не видит альтернативный вариант вовремя.
— И сколько таких альтернативных вариантов?
— Миллионы, миллиарды, — задумчиво ответил Влад.
— Так много?
— Больше, чем много. Существует бесконечно множество потенциальных вариантов моей жизни, твоей жизни, жизни других людей, планеты в целом. А мы реализуем только один из них, наиболее привычный.
— А можно реализовать другие, непривычные? Если очень захотеть?
— Если очень захотеть, то можно даже в Африку попасть, — насмешливо сказал Влад. — Ты что-то загрузилась, Златовласка.
— Но ты говоришь очень серьезные вещи…
— Помни, смысл и бессмыслица в одном флаконе. Никогда не относись ни к чему слишком серьезно. Даже к моим словам.
Влад подмигнул мне и, даже не попрощавшись, исчез за дверью.
Я растерянно постояла на холоде еще пару минут, пытаясь осмыслить произошедшее. Затем я вернулась в клуб, нашла Аду, и мы поехали домой.
Ночью я долго ворочалась, сна не было ни в одном глазу. Без сомнений, я втрескалась в Ревкова. Меня одновременно пугала и вдохновляла эта мысль. Пугала потому, что я не хотела обжечься и вновь чувствовать ту боль, которую доставил мне Пешков. А вдохновляла потому, что я видела огромную разницу между этими двумя парнями: Влад в отличие от Димы был смелым, прямолинейным и, казалось, все понимал.
Определенно, сегодня в клубе мы стали друг другу чуть ближе. Но чувствует ли он ко мне то же, что и я? Или просто проявляет дружеское участие?
Глава 6
Во время каникул я всего пару раз вышла из дома. Один раз в гости к Булаткину, другой в магазин. Булаткин пригласил только меня и Аду, и я, наконец, рассказала друзьям о том, что отец ушел из семьи. Они были в шоке. Говорили много поддерживающих слов и обещали быть рядом. Когда я призналась им во всем, мне полегчало, будто сняла груз с души.
— Ты вообще собираешься общаться с отцом? — спросила Ада.
— Не знаю. Пока нет. Кроме слов презрения и ненависти, мне сказать ему нечего.
— Но он, несмотря ни на что, твой отец. Даже если они с твоей мамой разведутся, это не будет означать, что он отказывается от тебя как от дочери, — немного поразмыслив, сказал Антон.
— Он разрушил нашу семью. Он предал маму, а значит, и меня. Его и раньше было сложно назвать примерным отцом, а теперь и подавно.
Друзья не стали меня переубеждать и через пару минут мы сменили тему.
Мама старалась держаться и при мне вела себя, как обычно, но я часто видела ее с покрасневшими глазами. Разрыв с отцом давался ей очень болезненно. В связи с этим я хотела как можно больше времени проводить с ней. Я скачала много легких комедий, и каждый вечер после того как она возвращалась с работы, мы вместе смотрели их.
Мне казалось, что на некоторое время мне действительно удавалось отвлечь ее от тоскливой реальности. Однако ее глаза были по-прежнему потухшими, и я боялась, что больше никогда не увижу в них искру жизни.
На следующей неделе после каникул в школе мы периодически пересекались с Владом на переменах в коридоре или столовой. Он всегда тепло здоровался со мной, иногда спрашивал, как дела, и мы мило болтали. Странно, но мне было с ним очень легко. Напряжение спало, и я могла шутить, не стесняясь быть собой. Я не чувствовала напускного равнодушия или излишней заинтересованности с его стороны, он всегда был спокоен, всегда в хорошем настроении и всегда чертовски красив.
Как-то посреди урока химии я попросила разрешения выйти. Зайдя в туалет, я подошла к раковине, и до меня донеслись тихие всхлипы. Я повернула голову в сторону звука: он доносился откуда-то из глубины женской уборной. Пройдя дальше, я увидела облокотившуюся на подоконник девочку.
Руками она прикрыла лицо и, очевидно, не заметила моего появления. Ее белая блузка была вымазана краской. В глаза бросались красные и синие мазки на спине и рукавах.
— Все в порядке? — подала я голос.
Ее плечи вздрогнули. Она резко повернулась, и в ней я узнала девочку из соседнего дома. Кажется, ее звали Даша Полосова. Мы с детства жили с ней в соседних домах, но никогда не общались. Даша была примерно моей ровесницей. Когда мы были детьми, она никогда не принимала участия в наших дворовых играх и вообще держалась обособленно.