Зоя
Шрифт:
— Конечно, сможем. Она ведь у меня с Санкт-Петербурга. — Зоя осеклась. — Мы ее не бросим.
— Я могу взять игрушки?
— Можешь, но не все… возьмешь столько, сколько поместится в квартире. Обещаю тебе.
Он немного успокоился и улыбнулся.
— Хорошо.
А затем его глаза вновь наполнились слезами: он подумал об отце и о том, что никогда его больше не увидит.
— Мы скоро переедем?
— Думаю, что да, Николай.
Он кивнул, обнял ее, а потом позвал Сашу и собаку, и они вышли из комнаты. Зоя сидела на полу, глядя им вслед, и молила бога, чтобы она стала такой же сильной, какой была Евгения Петровна… Но тут Николай на цыпочках вернулся в комнату.
— Я люблю тебя, мама.
— Я тоже люблю тебя, Николай… очень, очень
Он подошел поближе и, не говоря ни слова, вложил ей что-то в руку.
— Что это?
Это была золотая монета, которой мальчик очень гордился. Клейтон подарил ему эту монету несколько месяцев назад, и мальчик всем ее показывал.
— Ты можешь продать ее, если хочешь. Тогда, может быть, мы не будем такими бедными.
— Нет… нет, милый… она твоя… Папа подарил ее тебе.
Но тут Николай выпрямился и, едва сдерживая слезы, сказал:
— Папа хотел, чтобы я позаботился о тебе.
Зоя была не в силах говорить, она вложила монету мальчику в руку и, крепко обняв его за плечи, проводила в детскую.
Глава 32
Райты разорились тоже. Кобина с дочерью организовали в клубе представление с песнями, нарядившись в широкополые ковбойские шляпы. Они с Биллом развелись, и дом на Саттон-плейс был продан за гроши.
Многие светские дамы продавали свои роскошные манто в холлах гостиниц; все шло на продажу. За исключением кровавого террора, картина была та же, что в Санкт-Петербурге 12 лет назад.
Их собственный дом на Лонг-Айленде готовы были купить примерно за те же деньги, что и автомобили.
Адвокаты Клейтона советовали Зое не торговаться.
«Никербокер» [5] почти ежедневно сообщал о новых скандалах. Автором этих скандальных хроник был Мори Пол; в то, о чем он писал, трудно было поверить: женщины высшего света становились горничными и продавщицами. Некоторым, правда, удалось избежать банкротства; но, когда Зоя смотрела теперь с улицы на свой дом, особняк казался мертвым. Зоины слуги тоже ушли, за исключением няни, которая присматривала за детьми. Саша, судя по всему, до сих пор не понимала, почему исчез Клейтон; Николай же стал задумчивым и тихим и постоянно спрашивал мать о том, где они будут жить, когда продадут дом. Эти вопросы свели бы Зою с ума, если бы ей не было жалко сына. В свое время она ведь тоже боялась русской революции. Его глаза были как бездонные зеленые озера, полные боли и тревоги. Когда он смотрел, как она укладывает в спальне свои самые скромные платья, он был похож на маленького опечаленного мужчину. Ей казалось, что изысканные вечерние туалеты от Пуаре и Шанель, Ланвена и Скьяпарелли ей теперь ни к чему, она связала их в узел и отдала няне, чтобы та продала их в вестибюле гостиницы «Плаза», — она шла на подобное унижение ради детей: на счету был каждый цент.
5
Knickerbocker — псевдоним репортера, ведущего светскую хронику; первоначально — потомок голландских переселенцев; житель Нью-Йорка.
В конце концов они продали дом со всей обстановкой, с картинами, персидскими коврами, фарфором и хрусталем. Увы, вырученной суммы едва хватило, чтобы заплатить долги Клейтона и прожить еще несколько месяцев.
— Нам ничего не останется, мама? — Николай печально огляделся по сторонам.
— Только то, что потребуется в новой квартире.
Зоя целыми днями ходила по городу, заглядывая в кварталы, в которых никогда не бывала прежде, и наконец нашла две маленькие комнатки на Семнадцатой Западной улице. Это была крошечная квартирка с двумя окнами, выходящими на глухую стену соседнего здания. Мало того, что квартира была маленькой и темной, в ней еще стоял отвратительный запах помойки. В течение трех дней Зоя с помощью няни и старого негра, которого она наняла за доллар, переносили туда вещи. Они перенесли
Стоя в мраморном зале, Зоя смотрела, как та целует Сашу; они все плакали.
— Мы когда-нибудь вернемся сюда, мама? — Николай храбрился, но подбородок у него дрожал, а в глазах стояли слезы. Зое очень бы хотелось избавить сына от этих страданий, она взяла его маленькую ручку в свою, запахнула потуже свое демисезонное пальто и ответила:
— Нет, дорогой, не вернемся.
Она уложила почти все их игрушки и коробку книг для себя, хотя сосредоточиться на чем-то ей теперь было трудно. Кто-то подарил Зое «Прощай, оружие!»
Хемингуэя, но книга так и лежала непрочитанной на ее ночном столике. Она с трудом могла думать, не то что читать, к тому же надо было заниматься поисками работы. Если повезет, то денег, оставшихся от продажи дома, хватит всего на несколько месяцев. Теперь все обесценилось: все продавали дома, меха, антиквариат и драгоценности. Цены устанавливали те, кто еще мог что-то купить, и рынок был переполнен когда-то бесценными, а теперь грошовыми вещами. Казалось невероятным, что еще существуют те, кого не коснулся крах, и «Никербокер» продолжал сообщать об их свадьбах, приемах и балах. Еще оставались люди, которые каждый вечер танцевали в «Эмбасси-клаб» или в казино «Сентрал Парк» под музыку Эдди Дачина. Когда же Зоя с детьми в последний раз спускалась по парадной лестнице с чемоданами, а Саша держала в руках свою любимую куклу, ей казалось, что она уже никогда не будет танцевать. И, словно это случилось только вчера, она не могла думать ни о чем, кроме пылающего дворца на Фонтанке… фигуры матери в ночной рубашке, охваченной пламенем, и Евгении Петровны, которая вела ее черным ходом к Федору и ожидавшей их тройке.
— Мама! — Саша обратилась к ней, когда они садились в такси, а Николай махал рукой няне, которая стояла на тротуаре и плакала. Она собиралась погостить у друзей, и ей уже предложили работу в семье Ван Алене в Ньюпорте. — Мама, скажи, пожалуйста… — Саша настойчиво дергала ее за рукав, в то время как Зоя с потухшими глазами и окаменевшим лицом давала шоферу их новый адрес. У нее было такое чувство, будто она снова расставалась с Клейтоном… с домом, в котором они жили вместе… с жизнью, которая была такой легкой. Десять лет пролетели как мгновение; глаза Зои наполнились слезами — как ей сейчас не хватало его! Она откинулась на сиденье и закрыла глаза — так сильно она страдала.
— Прости, Саша… что ты сказала? — Зоя говорила еле слышным голосом. Саттон-плейс она видела в последний раз. Больше не будет красоты и легкой жизни, что оборвалась так внезапно в тот трагический октябрьский день.
— Я хотела спросить, кто теперь будет о нас заботиться? — Девочку не слишком трогало расставание с няней, ее больше волновало, кто будет заботиться о ней. Слова эти звучали так странно, что все смутились, даже Николай, который был на четыре года старше ее.
— Я, милая.
— Ты? — Саша очень удивилась, а Николай посмотрел на мать с той мягкой улыбкой, которую унаследовал от отца. Было больно видеть теперь эту улыбку.
Все напоминало Зое о том, что они потеряли, — как и в те дни, когда они уехали из России.
— Я буду помогать тебе, мама, — решительно произнес Николай, держа мать за руку и стараясь не заплакать. — Я буду заботиться о тебе и о Саше. — Он знал, что именно этого от него хотел отец, и он не обманет его ожиданий. Теперь он неожиданно стал единственным мужчиной в семье. За какой-то месяц весь его спокойный, счастливый мир перевернулся, но он должен быть на высоте, так же как и мама. Она будет бороться. Бороться ради детей… она пойдет работать… и когда-нибудь… когда-нибудь… они снова обретут тепло и безмятежную жизнь. Она не даст себя победить.