Зуб кобры
Шрифт:
— Милый! — словно томный вздох, сорвалось с ее губ, но уже через секунду мы оба задохнулись от долгого сладостного поцелуя. От нее исходил приятный запах свежевымытого тела и едва уловимый, терпкий аромат, совершенно незнакомый мне, но удивительно волнующий, круживший голову. Наши губы ненасытно искали друг друга. Я чувствовал, как ее горячий, мягкий и влажный язык блуждает у меня во рту, сталкиваясь с моим, и дыхание снова обрывалось, сердце замирало в груди.
Я внес ее на руках в комнату и, не разбирая, опустил прямо на ковер около низкого дивана. Распахнул
Я приподнял ее бедра, притянул к себе. Обхватив обеими руками мою шею, она душила меня протяжными поцелуями. Движения ее стали резкими и прерывистыми. Тело ее, подобно морю в ветреную погоду, сотрясалось медленными чувственными волнами. Вдруг она откинулась назад, легла спиной на подушки дивана, запрокинув голову; пальцы раскинутых в стороны рук конвульсивно смяли голубое шелковое покрывало. Громкий возглас, почти стон, разорвал тишину, и я почувствовал, что растворяюсь в ее обжигающей пульсирующей плоти…
Какое-то время мы продолжали лежать на ковре — обессиленные и счастливые. Ее голова покоилась у меня на груди. Я нежно целовал ее мокрые волосы, обнимал ее за плечи. Я чувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Она подняла на меня потемневшие, пьяные глаза. На губах у нее блуждала ласковая улыбка. Тихо спросила:
— Не спал всю ночь? — В голосе ее было гораздо больше уверенности, чем я ожидал.
— Ну что ты! Я поспал несколько часов, — попытался оправдаться я, но сразу понял бесполезность подобных попыток — укрыться от ее серых всепроницающих глаз было невозможно.
— Гадкий! Я же вижу тебя насквозь! — Она уперлась кулачками мне в грудь. — И, наверное, ничего не ел? Ведь так? Так? — допытывалась, хмуря прямые, удивительно черные, брови, от чего ее лицо делалось по-детски беззащитным.
— Признаться, я действительно чертовски голоден!
— Вот так-то! — возликовала она. — И не смей со мной спорить! Сейчас же иди под душ, а я приготовлю завтрак… Надеюсь, ты предпочтешь мою стряпню рациону Дома пищи? — Она лукаво прищурилась, глядя на меня.
— Еще бы! Ты удивительно готовишь! — Я помог ей подняться. — Жаль, только очень редко… Из твоих рук я съем что угодно, даже яд!
— Гадкий! — сладким голосом повторила она и подтолкнула меня к ванной.
Поток холодной воды обрушился на меня с отрезвляющей сокрушительностью. Через минуту я чувствовал себя, как заново родившийся.
Постояв под струей горячего воздуха и закутавшись в теплый мягкий халат, я вышел из ванной комнаты, чувствуя запах, от которого заурчало в желудке. Но вместо того, чтобы ворваться в столовую, как голодный дикарь, и наброситься на еду, я неторопливо расчесался перед зеркалом, оделся и только после этого предстал перед Таней, с жадностью ловя опьяняющие запахи жаркого.
Мой напыщенный и важный вид заставил ее прыснуть со смеху. На ней был все тот же желтый махровый халат, перехваченный на талии поясом. Волосы она аккуратно собрала на затылке в тугой пучок.
Поставив передо мной тарелки с едой, она села напротив и, подперев подбородок рукой, с любовью наблюдала за тем, как я безудержно поглощаю божественно вкусную пищу.
Когда тарелки опустели, она положила мне еще, потом еще и еще, пока я, наконец, обессиленно не откинулся в кресле, чувствуя, что мой живот стал тяжелее килограмм на десять.
А Таня все так же любовно наблюдала за мной, словно я был произведением ее кулинарного искусства. На губах ее блуждала счастливая улыбка. Тонкий солнечный луч каким-то чудом пробился сквозь дымчатые оптические занавеси на окнах и теперь играл на ее щеке озорными зайчиками, золотя бархатистый пушок кожи. Казалось, она светится изнутри, словно жемчужная.
— Танюшка! — Я перевалился через стол, приближаясь к ней.
Глаза ее сделались пьяными от счастья.
— Я хотел извиниться перед тобой за вчерашнее… Появилось срочное дело, и я просто не успел сообщить тебе о своем приезде. Я знаю, это свинство с моей стороны, но понимаешь…
Ее теплые пальцы прикрыли мои губы.
— Перестань! Иди, отдохни. Я только приберу здесь и приду.
Я заглянул в ее серые глаза и послушно вернулся в гостиную. Подумав, лег на мягкий диван, услужливо подставивший мне свое теплое шелковистое тело.
Я лежал, глядя в потолок, чувствуя блаженный покой во всем теле. Сквозь распахнутые створки окон ветер нес шум листвы и беспокойный гомон птиц в кленовой аллее внизу.
В столовой зашумела вода, затем тихо заурчал посудомоечный комбайн, слабо загудела воздушная сушка. Все эти звуки были удивительно домашними и рождали в душе сентиментальное умиротворение. Я прислушивался к легкому позвякиванию посуды, расставляемой умелыми Таниными руками по своим местам, и даже не заметил, как она вошла в комнату и присела рядом на диван.
— Тебе хорошо со мной? — Голос ее зазвучал ласковой заботой. Она нежно провела рукой по моим волосам.
— Очень! — Я поймал ее руку, поцеловал горячую ладонь. — Может быть, это прозвучит глупо, но я чувствую себя бесконечно счастливым и защищенным с тобой, как ребенок…
— Глупенький! — Ее глаза наполнились еще большей нежностью. Она склонилась надо мной, поцеловала меня в губы.
И я снова утонул в этих серых колдовских озерах — ее глазах — и голова снова закружилась, захмелела пьянительной истомой. Сердце в груди сделалось непомерно большим; удары его гулко отдавались в голове, словно набат вечевого колокола.
— О каком деле ты говорил? — неожиданно спросила Таня, уперевшись руками мне в грудь и слегка отстраняясь, чтобы у меня не было возможности снова начать целовать ее.
— О деле?.. Ах, ты об этом?! Так, ерунда!.. Тебе будет не интересно… — Мне не хотелось говорить сейчас с ней о предстоящем отлете — слишком завораживающей и прекрасной была сказка, спустившаяся на меня после стольких месяцев затворничества на Орбитальной, вдали от Земли. Нет, не теперь, потом, позже…