Зумана
Шрифт:
О, этот холодный расчет Белых королей… Мудрые речи отца показались ей нестерпимы как никогда! Элея оттолкнула его и бросилась прочь из кабинета. Не видя перед собой дороги, задыхаясь от слез, бежала так, будто могла обогнать время… повернуть его вспять. И даже мысль о том, что поданные увидят ее в столь неподобающе виде, не останавливала.
Всю ночь Элея провела без сна, глухо рыдая в подушку. Быть может, впервые позволив себе не сдерживать боль, как это положено дочери короля. Но на утро пришла к отцу, надев привычную с детства маску каменного хладнокровия. Она желала знать лишь одно — что будет с телом человека, которому она обязана жизнью и свободой.
— Не знаю, дочь моя, — сухо ответил ей Давиан, не отводя взора от каких-то мудреных документов со множеством
Элея прекрасно поняла посыл короля: ей тоже не следовало занимать свой ум подобными вопросами. Наследницу не должны волновать чужеземные шуты. Но в этот момент ей было глубоко безразлично мнение отца. Да чье угодно мнение…
— Так узнай, пожалуйста, — ответила Элея столь же коротко и дождалась пока отец взглянул на нее из-под хмурых бровей. Взгляды их скрестились, едва ли не вспыхнув искрами. Король сокрушенно покачал головой:
— Хорошо, — он тяжело вздохнул, всем своим видом давая понять, как глубоко печалит его упрямство дочери, и снова уткнулся в свои замысловатые свитки. Словно она и не стояла рядом.
Через несколько дней Давиан вызвал Элею к себе и предоставил возможность лично пообщаться с прибывшим пару часов назад осведомителем. Сам он вновь сидел, углубившись в бумаги и отчеты, делая вид, что этот разговор не имеет к нему никакого отношения.
Как и все люди своей профессии, мужчина, ожидавший Элею в королевском кабинете, показался ей удивительно неприметным: весь от сапог до выражения лица он был скучен и сер, хотя при ближайшем рассмотрении, наверняка, открылся бы умным собеседником. Такова уж была его работа… Завидев Элею, осведомитель витиевато, как это принято в Закатном Крае, раскланялся и, приложив руку к сердцу, изрек:
— Смею ли я получить несколько минут внимания Вашего Высочества? — темные волосы, темный костюм, тихий голос… такого и в самом деле никогда не выделишь из толпы.
— Сколько пустых слов… — соглядатай почему то раздражал Элею, а от излишеств этикета она устала еще сидя подле Руальда в Золотой. — Вас затем и пригласили, чтобы вы рассказывали, — она смерила осведомителя бесстрастным холодным взором. — Я слушаю.
— Ваша Светлость изволили знать, какая судьба постигла придворного шута короля Руальда, — мужчина вздохнул, вероятно, на ходу пытаясь подстроиться под манеру общения, принятую на Островах. — Увы, доля его незавидна. Господин Патрик сейчас пребывает в храмовой лечебнице при дворце. Однако, по словам лекарей, нет никакой надежды, что он оправится. Король пытался вернуть господина шута к жизни… золота извел немерено… Но безуспешно. Все лекари и ведуны, которых ему удалось найти, признавали свою полнейшую некомпетентность в данном вопросе. Они не только не способны предпринять какие-либо действия, но даже не в силах понять, что именно произошло с господином Патриком. Причина, повергшая его в нынешнее состояние, по-прежнему не установлена. Осмелюсь только добавить… ведуны все как один сошлись во мнении, будто удар этот придворному шуту нанес настоящий маг. Из тех, которые якобы сохранили знания древних. И многие склонны считать это делом рук покойной королевы, ибо больше некому. Что касается обвинений в убийстве принца и приговора, то все это король Руальд аннулировал. После смерти жены Его Величество будто ото сна очнулся, к нему вернулась прежняя способность мыслить разумно… Он уже пересмотрел многие свои решения, принятые в период… — осведомитель на миг замялся, — после расставания с вами. В том числе, проанализировал все улики с доносами и пришел к выводу, что его шут был намеренно оклеветан. Ваше Высочество… — низкий поклон обозначил конец доклада. Осведомитель все сказал и замер в ожидании вопросов. Элея на миг прикрыла глаза.
"Ваше Величество, а знаете, чем отличается королевский двор от птичьего? — серые глаза дерзко сверкнули из-под хвостатой шапки, веселый смех рассыпался, вторя нежному звону бубенчиков. — На птичьем только одного не достает — меня!"
Патрик…
— Что Руальд намерен делать с ним? — спросила она, скручивая в узел невыносимую боль.
— По нашим сведениям — ничего, — осведомитель не заметил, как наследница до боли сжала пальцы, скрытые пышным кружевом рукавов. Он говорил спокойно, и в голосе его не было ни сочувствия, ни сожаления. — Все возможные способы спасти господина Патрика уже испробованы. Надежды и в самом деле больше нет. Всего верней, это скоро признает даже король, и тогда тело шута отправят в какой-нибудь дальний монастырь, где служители богов позаботятся о последних днях этого человека.
"Последних днях… Много ли их останется? Он никому не нужен там. Никто не проследит за теплом в комнате, за чистотой постели… — Элея больше не смотрела на стоявшего перед ней человека. Мысли ее лихорадочно метались. — Но ведь его еще можно спасти, я чувствую это! Матушка Ваэлья наверняка способна вернуть нашего волшебника… Ее дар силен, она должна хотя бы попытаться!"
— Отец…
— Нет! — Давиан сердито махнул рукой, отсылая осведомителя. Едва лишь тот покинул кабинет, король ударил ладонью по столу так, что дрогнул тяжелый чернильный прибор. — Нет, Элея! Не проси. Это дважды глупость. Нелепейшее безумие, которого я от тебя не потерплю! Его никто не смог вернуть там, и ты ничего не изменишь здесь. Бесплодные надежды лишь сведут тебя с ума. Нет и еще раз нет!
— Да! — в ее голосе звенела не просьба — ультиматум. Элея с трудом сглотнула, в горле у нее пересохло, лицо застыло, точно его сковал лед, только глаза горели яростным огнем. Она уже приняла решение. И никто не мог его изменить.
2
Когда прибыл корабль из Золотой, ей достало и выдержки, и благоразумия не появляться на пристани. Все заботы были поручены стороннему человеку, который сопровождал шута от самого Закатного Края. У причала его встретил слуга Ваэльи: без лишней огласки, тихо забрал бесчувственное тело господина, и, погрузив в свой экипаж, отвез к дому ведуньи. Таково было решение Элеи — после недолгих размышлений она поняла, что лучше, чем у наставницы, Патрику не будет нигде.
Корабль прибыл вечером, и встретиться со своим шутом ей удалось только поутру, после бесконечной бессонной ночи.
Еще в гостиной Ваэлья предупредила Элею, что выглядит Пат, мягко говоря, не очень… Но когда принцесса увидела его, она не сдержала отчаянного возгласа:
— О боги! Что они делали с ним? — Элея во все глаза смотрела на того, кто еще совсем недавно был "страсть до чего хорошеньким" ловким акробатом… — Матушка, что же эти изверги с ним делали?!
— Успокойся, — Ваэлья мягко привлекла ее к себе, — успокойся. Это не страшно. Это просто корень черницы. Его используют, когда не хотят тратить время на уход за безнадежным больным. Черница поддерживает жизнь в теле, но, в отличие от нормальной пищи, не дает ему сил. Сама понимаешь, поить больного таким отваром гораздо проще, чем кормить его и выносить бесконечные горшки…
— Патрик… — Элея с трудом заставила себя успокоиться и, обойдя наставницу, медленно опустилась на колени перед кроватью. Укрытый цветным одеялом, так похожим на его обычные наряды, шут выглядел почти ребенком, походил на истаявшую свечу… Ничего не осталось от того сильного молодого мужчины, каким он был еще совсем недавно. И вряд ли фрейлины из Чертога польстились бы теперь на своего любимчика. Едва ли хоть одной из них пришла в голову идея навестить бывшего похитителя сердец, с которым случилась такая беда…
"Должно быть, ты долго жил в том лесу, перед тем, как случилось несчастье, — Элея вглядывалась в любимое лицо, пытаясь рассмотреть в нем следы минувших дней, всех тех долгих дней, что он провел вдали от нее. Прочесть историю скитаний и встреч, случившихся вдали от Золотой… Летний загар поблек, но шут все равно был гораздо смуглей обычного, а волосы его выгорели на солнце, став почти белыми. — Наверное, ты был удивительно красив тогда… еще месяц назад…"
Но корень черницы не знал жалости… Сердце Элеи замирало от боли при виде этого истощенного тела, которое — что ужасней всего — больше не было вместилищем удивительной личности.