Звенящие кедры России (Звенящие кедры России - 2)
Шрифт:
– Надо бы померить. Ты зеркальце попроси у кого-нибудь - сказал один из них своему товарищу и предложил мне отойти в сторону.
Мы зашли в укромное место в конце ряда прилавков и стали ждать его товарища с зеркальцем. Ждать пришлось недолго. Он тихо подошёл сзади, и от удара по затылку у меня в глазах сначала вспыхнули искры, потом всё стало мутнеть. Оперевшись о забор, я всё же не упал, но когда пришёл в себя, моих покупателей уже не было, и шапки тоже не стало. Лишь две женщины участливо охали:
– С вами всё в порядке? Ну и сволочи.
Я немножко постоял у забора и медленно пошёл с рынка. Моросил весенний дождик. Пытаясь перейти дорогу, я остановился на обочине тротуара, чтобы осмотреться. Голова болезненно шумела. Я зазевался, и пронёсшаяся близко от меня машина грязными брызгами из лужи обильно окропила мои брюки и полы куртки. Пока я соображал, не двигаясь с места, что делать дальше, колёса грузовика из той же лужи добавили брызг, долетевших до моего лица. Я отошёл от обочины дороги и укрылся от дождика под козырьком коммерческого киоска, пытаясь определить свои дальнейшие действия.
В метро, конечно, в таком виде не пустят. Три остановки до квартиры, где я живу, пройти можно, но и на улице в таком виде может милиция забрать, приняв за пьяницу, бомжа или просто подозрительную личность. Отдувайся потом, оправдывайся, пока будут выяснять. Да и что я им скажу? Кто я теперь?
И тут я увидел этого человека. Медленно ступая, он нёс сразу два ящика с пустыми бутылками и был похож на бомжа или алкаша, которые часто вертятся рядом с коммерческими киосками со спиртным в розлив. Наши взгляды встретились, и он остановился, поставил свои ящики на асфальт, заговорил со мной.
– Что стоишь, высматриваешь? Это моя территория. Марш отсюда, спокойно, но властно сказал он мне.
Не желая, да и не имея сил с ним спорить или пререкаться, я ответил:
– Не нужна мне твоя территория, сейчас приду в себя и уйду. - Но он продолжил разговор:
– Куда уйдёшь?
– Не твоё дело куда. Уйду, и всё.
– А дойдёшь?
– Дойду, если не помешают. Отстань.
– В таком виде ни стоять, ни идти тебе долго не придётся.
– Тебе-то какое дело?
– Бомжуешь?
– Что?
– Начинающий, значит. Ладно, отдохни пока здесь.
Он поднял свои ящики и ушёл. Вернулся со свёртком и снова заговорил со мной:
– Следуй за мной.
– Куда это?
– Погостишь часа три или до утра. Обсохнешь. Потом своим путём и последуешь.
Идя за ним, я спросил:
– Далеко твоя квартира?
Он ответил, не поворачиваясь:
– До моей квартиры уже до конца жизни не дойти. Нет у меня здесь квартиры. Есть место моей дислокации.
Мы подошли к двери, ведущей в подвал многоэтажного дома. Он приказал мне постоять в сторонке, огляделся и, когда никого из жильцов не было поблизости, чем-то похожим на ключ открыл замок.
В подвале было теплее, чем на улице. Его обогревали специально оголённые, наверное бомжами, от теплоизоляции трубы, по которым подавалась горячая вода. В одном углу валялось какое-то тряпьё. На него падал тусклый свет, проникающий через запылённое стекло подвального окна. Но мы прошли в дальний, пустой угол.
Он достал из своего свёртка бутылку с водой, открыл пробку и, набрав в рот воды, разбрызгал её вокруг, словно из пульверизатора. Пояснил:
– Это чтоб пыль не поднималась.
Потом он чуть отодвинул в сторону, стоящую в углу доску. Из образовавшейся между стеной дома и перегородкой щели вытащил два листа фанеры, закрытой большим куском целлофана, потом ещё несколько кусков картона, тоже закрытых целлофаном. Устроил из них на полу две импровизированные лежанки. Взял из угла консервную банку, зажёг поставленную в неё свечку. Не до конца отрезанная крышка банки была чистой, слегка согнутой в полусферу, и служила отражателем. Этот нехитрый прибор осветил края фанеры и полуметровое пространство между ними, на котором, расстелив газету, он стал выкладывать из пакета кусок сыра, хлеб, два пакета кефира. Аккуратно разрезая сыр, проговорил:
– Что стоишь? Присаживайся. Куртку сними, на трубу повесь, когда высохнет, почистишь. У меня щётка есть. Брюки пусть на тебе сохнут. Старайся поменьше мять их.
Ещё он достал два стограммовых запечатанных стаканчика с водкой, и мы сели ужинать. Кругом грязь подвальная, а уголок им оборудованный получился каким-то чистеньким и уютным.
Когда чокались, он представился:
– Называй меня Иваном. Здесь без отчеств все.
Его действия с импровизированными лежанками, аккуратно разложенной на газетке пищей, несмотря на грязный пол подвала, создавали атмосферу чистоты и уюта в его подвальном уголке.
– А чего-нибудь помягче подстелить у тебя нет? - спросил я после ужина.
– Нельзя тряпьё здесь всякое держать, грязь от него будет, запах потом. Вон в том углу соседи... Двое их, иногда приходят. Развели со своим тряпьём гадюшник.
Разговаривая с ним, отвечая на его вопросы, сам того не заметив, я рассказал ему про встречу с Анастасией, о её образе жизни и способностях. О лучике её, мечтах и устремлениях.
Он был первым человеком, кому я рассказал об Анастасии! И сам не понимаю, почему я рассказывал ему о странностях Анастасии, о её мечте и о том, как дал слово помочь ей. Сообщество предпринимателей с чистыми помыслами организовывать пытался, да ошибся. Надо было сначала книжку написать.
– Теперь буду писать, пытаться издавать. Анастасия говорила, что сначала нужна книжка.
– Ты что же, уверен, что написать сможешь, а потом ещё и издать, не имея средств?
– Уверен или не уверен, не знаю. Но действовать буду в этом направлении.
– Значит, цель существует, и ты будешь идти к ней?
– Буду идти.
– И уверен, что дойдёшь?
– Я буду идти.
– Да... Книжку... Надо художника хорошего, чтобы оформил обложку. От Души, чтобы оформил. Смыслу соответствуя, цели. А где тебе художника найти, без денег?