Зверь
Шрифт:
— Простите, мисс Барр, мы задержим вас ещё ненадолго, — безликий дознаватель в форме с нашивками ФБР бесшумно удалился из кабинета, оставив её одну.
Эллен не понимала, что чувствует. Она ощущала себя одичавшей: вздрагивала от мелодий мобильных в коридоре управления, от звона кофемашины, от слишком громких разговоров и завываний полицейских сирен. Казалось, нервы её истончились, а разум балансировал на грани реальности и провала во внутреннее небытие, в сон стоя на ногах, когда невозможно ни на чём сосредоточиться.
Шквал эмоций, пережитых ей в Форт-Келли — паника, ужас, ярость, боль, отчаяние — словно выжег её изнутри. Время для неё изменило свой ход, оно больше не бежало вперёд, не подгоняло её раскалённым кнутом по ногам, оно превратилось в вязкое болото сурового здесь и сейчас, от которого не было спасения ни в прошлом, ни в будущем.
В кабинет вошёл мужчина. Он уселся напротив неё, вальяжно раскинувшись в кресле, которое явно было мало ему. Мужчина был высок и полон, его прямая, бесформенная фигура напоминала ствол столетней сосны. У него было широкое бульдожье лицо и маленькие, глубоко посаженные глаза. Из-за тени надбровных дуг Эллен не могла понять, что выражает его взгляд, она могла лишь догадываться, что этот взгляд сканирует её, пробираясь под одежду и кожу.
— Специальный агент Мэйсон МакАдамс, — торжественно произнёс он, оценивая её реакцию. — Давайте ещё раз проверим ваши показания, и можете быть свободны.
— Это было нападение медведей. Я почти ничего не видела, потому что упала и ударилась головой, — Эллен скороговоркой повторила заученную фразу, глядя прямо перед собой.
— Посмотрите на меня, Эллен, — неожиданно вкрадчиво произнёс он, и Барр, вздрогнув, посмотрела ему в глаза, всё так же тщетно пытаясь прочесть в них хоть что-то. — У вас не возникает желания что-нибудь добавить? Вы можете мне доверять.
От этой фразы за милю несло ложью. Эллен понимала, что её это проверка и ужасалась тому, сколько людей осведомлено о том, что годами творилось на пограничной с Канадой лесопилке. Наверное, все эти люди оберегали покой своих сограждан, не позволяя им узреть то, что мир вокруг устроен куда сложнее, чем они привыкли думать. Эллен вышла за границу незнания, вовсе не желая того, и теперь представляла если не опасность, то, как минимум, неудобство.
— Я ничего не хочу добавлять, сэр.
— Мэйсон. Можете называть меня Мэйсон.
То как коряво и равнодушно он пытался выстроить мнимее доверие между ними, заставляло Эллен испытывать неловкость и досаду. Её затошнило. Безумно хотелось, чтобы агент прекратил свои попытки влезть ей в подкорку и озвучил, наконец, то, зачем пришёл.
— Это бумаги о неразглашении, — он положил перед ней листы с государственной эмблемой, а сверху придавил их протоколом медицинского освидетельствования, где чёрным по белому читался диагноз «шизофрения». — Не волнуйтесь, ваши показания учтены, это всего лишь страховка.
— Где подписать? — Эллен не хотела больше растягивать эту беседу. Она черкнула свою фамилию во всех местах, на которые указал ей толстый палец МакАдамса. Эллен не представляла, что может заставить её раскрыть рот и поведать кому-нибудь о том, что произошло с ней в Форт-Келли. Это было абсолютно невозможно. Она хотела отделаться от этих воспоминаний, как от дурного наваждения, не в силах больше переваривать их в себе. Ей хотелось уйти отсюда.
— Если вдруг вы захотите обсудить то, что произошло, то не стесняйтесь, звоните мне. Не нагружайте этим подруг, вашего парня или кого-то еще.
Мэйсон умело говорил об очевидных вещах, не называя их своими именами, прятал запугивание за заботой так, что Эллен становилось дурно от очевидного цинизма, которым было пропитано каждое его слово и действие. Он встал из-за стола, сгрёб бумаги в портфель и протянул ей визитку.
— Мы связались с вашими близкими, вас ждут в коридоре. Хорошего дня, мисс Барр.
На кожаном диване сидел Трэвис Харт, задумчиво вертя в руках бумажный стаканчик из-под выпитого кофе. Увидев её, он вскочил на ноги и почти бегом бросился к ней.
— Мне звонили из полиции, Эллен, — он наклонил голову, пытаясь сравняться с ней ростом и поймать её взгляд. — Боже, мне так жаль. Так жаль.
Харт сгрёб её в крепкие объятия, и Эллен повисла на нём, не в силах больше стоять на ногах. Он вывел её из здания и шёл с ней до самой парковки, поддерживая за плечи. Было солнечно, но в колючем, тяжёлом воздухе ощущалось приближение зимы. Эллен снова была в городе, в своей привычной, шумной среде взамен безжалостному молчанию сосновых лесов, но она не испытывала ни радости, ни облегчения, лишь желание забиться в тёмный угол и больше не высовываться.
— Эллен, ты чего не садишься? — Харт смотрел на неё поверх крыши своего авто, и Эллен поймала себя на мысли, что ждёт, когда ей откроют дверь. Но Адама рядом не было.
— Задумалась, — криво улыбнувшись, она дёрнула на себя ручку пассажирской двери.
Полированные бока встречных машин ловили солнечные блики и мерцали, словно короткие молнии, дорожные указатели проносились мимо, воскрешая в памяти знакомые названия, гладкое, серое полотно шоссе мерно шуршало под колёсами и навевало дрему. Эллен почти забыла, что такое нормальная дорога. Она почти забыла, что такое нормальная жизнь в мегаполисе и не понимала теперь, что оно такое, это нормально. «Не плачь обо мне. Живи нормальной жизнью», — сказал ей Адам, но не дал рецепта.
— Ты перестала отвечать на звонки, и я обратился в полицию. Неделю назад. Представляешь, неделю?! Не понимаю, за что плачу налоги.
Только сейчас Эллен начала выслушиваться в бормотание слева от себя. Трэвис пытался разговаривать с ней, пытался вытащить её из болота отчуждения от всего происходящего, и ей стало вдруг жаль его. Он снова был рядом, словно той некрасивой истории с кольцом не было. Словно он взял всю вину на себя, за то, что сделал это так невовремя, хотя это она повела себя отвратительно.