Зверолов
Шрифт:
Окончив его, он вышел и почти сразу же наткнулся на страдающую у входа Дауканте. Та ужасно переживала за свою судьбу.
— Тигроиды очнулись? — спросил Троост.
— Очнулись, здоровы, накормлены, — отбарабанила кипер. — Температура снова нормальная.
— Хорошо. Но теперь давайте-ка точно так же заморозим мамонтов.
Дауканте изумленно хлопнула глазами, одновременно изгибая уголки рта на случай, если это такая шутка.
Но Троост не шутил. Он сам, со своего инфа снизил температуру в другом вольере до
— Капитан, а они… они не погибнут?.. — прошептала Дауканте.
— Это мы сейчас и узнаем. Но если я не ошибаюсь — нет, не погибнут.
— А если… если ошибаетесь?..
— Тогда, надеюсь, я успею остановить процесс до того, как здоровью подопытного будет нанесен непоправимый ущерб.
— А если… если не успеете?..
— Мне снизят профоценку и назначат епитимью за рискованный эксперимент, повлекший за собой звероубийство, — безучастно ответил Троост. — Но я вряд ли ошибаюсь.
Яйцекладущий мамонт меланхолично жевал стебли пьянокорня. Кажется, его ничуть не волновало, что воздух в вольере становится все холоднее.
Температура падала со скоростью три градуса в минуту. Троост наблюдал за процессом очень внимательно, педантично комментируя увиденное.
Мамонт становился все более вялым, жевал все медленнее. Вот его колени подогнулись, он прижался к полу. Слабеющим хоботом зверь дотянулся до лужи с водкой и принялся жадно пить… пока не застыл на месте. Его взгляд остановился, глаза помутнели, а сердцебиение стало чрезвычайно редким.
А потом оно прекратилось совсем. Теперь мамонт выглядел совершенным трупом — однако таковым не являлся. Как и тигроид, он погрузился в глубокий анабиоз.
— Ожидаемо, — произнес Троост.
— И что это значит, капитан? — спросила Дауканте.
— На этот вопрос я отвечу через некоторое время.
Теперь Троост отправился не в лабораторию, а на станцию дронов. Он выпустил из гнезд всех разведчиков и попросил Таркаса сделать еще пятьдесят штук. Тот молча включил технический репликатор, и уже через пять минут из выходного лотка принялись вылетать усеянные датчиками шарики.
Четверо суток Троост собирал и обрабатывал информацию. Составлял виртуальные графики, рисовал диаграммы, часами рассматривал спутниковые снимки и карты миграций.
А на пятые сутки зверолов взял флаер и куда-то улетел.
Вернулся он довольный-предовольный. Только что не потирая ладони, Троост вызвал Петржелло и спросил, сможет ли тот освободить сегодня несколько часов.
У профессора как раз закончился съемочный день. Он оставил дронов наблюдать за «актерами», а сам собирался поработать с раскадровкой. Ему не очень-то хотелось покидать свою уютную флаер-яхту ради непонятно чего.
Но Троост был очень настойчив и обещал, что профессор ни в коем случае не разочаруется. Да и покидать яхту совсем не нужно —
Петржелло невольно был заинтригован. Через полчаса его яхта подлетела к «Нимроду», возле которого уже ожидали Троост и киперы.
Троост приглашал и Таркаса, но тот не проявил интереса.
— Так куда же мы направляемся? — полюбопытствовал Петржелло, едва яхта оторвалась от земли.
— Терпение, профессор, — лукаво прищурился Троост. — Вы все скоро увидите… впрочем, не очень скоро — тут больше трех часов лету. Наш путь лежит вот сюда, к этому огромному заливу… названия у него пока что нет, так что мы вполне можем придумать его сами.
Над палубой повисла допреальная зелено-бурая сфера. Планета Бахус во всем ее спиртном великолепии. Восемьдесят процентов — суша, остальное — кляксообразный, относительно мелкий океан.
Потом Троост отдал какую-то команду, и изображение окрасилось в красный, желтый и белый цвета. Красного было не так уж много, большей частью — по берегам того самого залива, что стал целью поездки. Вокруг шел оранжевый, дальше — желтый, который все бледнел и бледнел, пока не становился совсем белым. Белым была окрашена почти треть планеты.
— Что это такое? — задал вопрос Троост.
— Это же очевидно, — проворчал Петржелло.
— Вам — безусловно, профессор, — возразил зверолов. — Но я бы хотел услышать своих киперов.
Иржичкова и Дауканте размышляли чуть дольше, но и они быстро догадались, что это карта плотности жизни. Красная зона населена чрезвычайно плотно, белая — не населена совершенно.
— И почему жизнь на этой планете распределяется именно так? — снова спросил Троост.
— Вода же, Троост, — слегка раздраженно ответил Петржелло. — То есть водно-спиртовой раствор. Океан всего один, все реки впадают в него, чем дальше от океана — тем меньше воды… водки. Внутриконтинентальные области представляют собой голую пустыню, жизнь в которой почти невозможна.
— Очевидное объяснение, — согласился Троост. — Но почему жизни особенно много вокруг этого залива?
— Возможно, именно в нем она когда-то и зародилась.
— И куда же она из него делась? Мы не нашли на планете ни одного водного животного.
— Вымерла. Я ведь уже говорил, что бедность фауны скорее всего объясняется неким глобальным катаклизмом. Также не исключено, что в этом мире жизнь зародилась на суше.
— Ну-ну… — усмехнулся зверолов.
Понемногу совсем стемнело, и Троост включил прожектора невидимого света. Для животных его излучение незримо и нисколько не беспокоит, зато визоры землян благодаря этому создают нормальное, почти дневное изображение.
Сам-то Троост в этом не нуждался — его модифицированные глаза отлично видели в темноте. Но у остальных такого биомодификанта не было. Иржичкова собиралась себе поставить, но все откладывала.